Сергей Соловьёв - Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем

Он молчит, а я пытаюсь себе представить те первые, самые напряженные дни и часы. Воскресают в памяти молодые бойцы – пожарники, что приняли на себя первый удар.

Они выполнили свой долг профессионально. Хотя, наверное, даже не все понимали – с атомным джинном знакомы были понаслышке. И тем не менее шли в огонь, спасая других. Впрочем, об опасности радиации они знали, конечно. И тем не менее шли.

Думаю, что членам Правительственной комиссии – ученым, физику-ядерщику Е.П. Велихову и химику В.А Легасову, – многое было понятнее во сто крат. И им, именно им, людям науки, командированным в жерло беды, надо было найти оптимальное решение физико-химической задачи со многими неизвестными – задачи, которой до них не решал никто…

Пауза затягивается. Нарушает ее вопрос корреспондента – можно ли было заранее ввести дополнительные элементы химзащиты в конструкции реактора? Ответ краток и жесток: можно и нужно. И это тоже один из уроков Чернобыля.

Хотел бы задать вопрос, содержавшийся во многих письмах в нашу редакцию: почему в сообщениях печати в мае-июне особый упор делался на изотоп иод-131? Разве только он был в выбросах? Разве только он представлял и представляет опасность?

Как химик, ты должен понимать, что такое динамика процесса. Любого, в том числе радиоактивного.

В первые минуты после выброса радиоактивного облака наибольшую опасность представляли изотопы благородных газов. Хорошо, что по стечению атмосферных условий облако прошло мимо поселка Припять и постепенно рассеивалось в атмосфере, теряя активность. Самые активные изотопы – короткоживущие, это понятно. А потом, когда облако прошло, главную опасность представляли выпавшие из него короткоживущие компоненты, в первую очередь иод. Мало того, что активность у него большая – период полураспада всего восемь суток, так он еще и усваивается живыми организмами и, что хуже всего, передастся по пищевым цепям и накапливается в организме. Поэтому и говорили больше всего о иоде, запрещали зелень есть, молоко проверяли особенно тщательно, всех работающих защищали респираторами – прежде всего, чтобы иод не попал в щитовидку. Особо следили за этой железой…

Иод, вдобавок ко всему, еще и в волосах, растворяясь, накапливается, и этот растворенный иод уже не смыть. Поэтому многие стриглись наголо. Усы-бороды приходилось сбривать, как во времена Петра Первого…

Смотрю на академика: и правда, шевелюра у него короче, чем была весной. Тоже, небось, стригся? Но спросить об этом почему-то не решаюсь. И он тем временем продолжает.

Когда спустя месяц большая часть радиоактивного иода распалась, максимум внимания радиохимиков переместился на плутоний. Он, как известно, не столь радиоактивен, но долгоживущ и токсичен. Его накопление – даже в малых дозах – опасно для легких. Потому и плутонием с первых дней занимались. Но, поскольку он менее активен, первый месяц больше всего опасались иода. И предостерегали соответственно.

К счастью, протяженность зон с повышенной концентрацией плутония оказалась малой, а химические формы и размеры частиц, в которых он существовал, легко задерживались респираторами. Кстати, респираторы, защищавшие от всех радиоактивных аэрозолей дыхательные пути работавших в зоне, тоже дали химики…

Следующей проблемой стали уже долгоживущие изотопы стронция и цезия. Их количество, их потенциальную опасность важно знать, чтобы разумно строить стратегию реэвакуации населения – когда и куда можно людей пускать, какие способы химзащиты – дезактивации применять в дальнейшем.

В этот момент зазвонил телефон. «Некстати», – подумал я, – назначенное время подходило к концу. Но жалеть об оставленном магнитофоне не пришлось – такой это был разговор.

Звонил Анатолий Петрович Александров – директор, учитель, тогда еще президент Академии наук. Я, конечно, не слышал, что говорил он в трубку, но это можно было понять по ответам моего собеседника.

Смысл разговора: опять депутация из Киева: говорят, новая вспышка активности… Легасов отвечает сердито: у киевлян, к несчастью, вспышки слухов возникают регулярно: то реактор четвертого блока работает, то что-нибудь обваливается, то появляются свинцовые или циркониевые загрязнения атмосферы… Проверяешь – да, есть, к примеру, свинец, особенно на обочинах дорог. Но только его источник – сгорающий в двигателях машин этилированный бензин…

Возвращаемся к прерванному разговору.

Два вопроса о саркофаге. Первый: состав «засыпки» был придуман на месте или где-то когда-то подобный использовался; какова его эффективность? И второй вопрос: засыпка – это решение проблемы, так сказать, сверху. А снизу? Газеты сообщали о бетонной подушке под останками реактора. Как и из чего ее делали? Какие химические проблемы возникли здесь? Да, и еще: проблема сбоку – стена для защиты воды…

Все эти проблемы связанные. Состав «засыпки» придумали на месте. Эффективность защиты сверху оценена: благодаря физико-химической обоснованности выбранной композиции, скорости действий, мастерству и точности вертолетчиков возможные масштабы загрязнения уменьшены в десятки раз. Важно, что этот – самый первый этап работы был завершен еще 2 мая. Но повторяю еще и еще раз: масштабы аварии могли быть меньше, если бы не приходилось ничего изобретать на ходу, если бы готовность к подобной экстремальной ситуации была больше.

О подфундаментной плите… Тогда, в первые дни после аварии, нам не было точно известно расположение кусков топлива разрушенного реактора. Было опасение, что часть его, разогреваясь, может проплавить конструкции и выйти в почву. Поэтому и решили сооружать охлаждаемую подфундаментную плиту. Строители работали самоотверженно и быстро. Сооружение шло параллельно с экспериментами, иногда на ходу приходилось менять решения. Высказывались сомнения в целесообразности сооружения такой плиты, но по-моему, решение, нацеленное на защиту подпочвенных вод при самых экстремальных условиях (они, к счастью, не возникли), было безусловно правильным.

Но и тут работать было бы много проще, если бы загодя были продуманы и спроектированы конструкции элементов защиты, если бы заранее были испытаны рецептуры бетонов и т. д. Физико-химическая подготовленность в области термо- и радиационноустойчивых материалов могла упростить многие решения в экстремальной ситуации.

Ту же цель – защитить природные воды – преследовало и сооружение стены в грунте, в наиболее загрязненных местах. Здесь было проще и с материалами, и с конструкцией.

Вопрос о дезактивации территории: как она проходила, какую роль сыграли полимерные материалы, в частности те, что разработаны как средство борьбы с эрозией почвы химиками МГУ под руководством члена-корреспондента АН СССР В.A. Кабанова?