Сергей Соловьёв - Спасатель

© «Мосфильм», 1978

Автор сценария и режиссер-постановщик — Сергей Соловьев

Главный оператор — Павел Лебешев

Художники-постановщики — А. Бойм и А. Самулейкин

Композитор — Исаак Шварц

Ася Веденеева — Татьяна Друбич,

Виля Тишин — Василий Мищенко,

Учитель А. Лариков — Сергей Шакуров,

Николай Вараксин — Александр Кайдановский,

Оля — Ольга Белявская,

Ганин — Вячеслав Кононенко,

Бадейкин — Сергей Хлебников,

Лика — Галина Петрова,

Клара — Екатерина Васильева.

Начинался сентябрь. Над городом опускались сумерки.

Город был невелик, весь лежал в устье большой реки, разветвляющейся в протоки. Плесы, омуты и запруды. Мосты, мостки, мостики. Зеленые деревья по невысоким берегам. Оставались здесь еще во множестве старые деревянные домишки с глухими заросшими палисадами, осененные таинственным шелестом ив, а по окраинам уже во множестве возникли обширные кварталы беленых блочных поселений. В старом центре тускло мерцали золотистые древние купола, неподалеку, почти рядом, возвышалось железное кружево телевышки.

Отсюда, издалека, город казался старенькой полузамытой акварелькой. Он назывался Большие Озера, хотя озеро тут было только одно…

В торце комнаты было раскрыто окно. За окном росло старое дерево. Иногда его листву тревожил несильный порыв предвечернего ветра. Он залетал и сюда, в комнату, — тогда все здесь начинало трепетать, шелестя.

В редакционной комнате местного телевидения горел свет. Но никого в ней не было. В углу работал телевизор. На экране двое танцевали. Он почему-то был в смокинге. Она — в бальном. «Школа танцев». Сама же комната напоминала внутренности большого канцелярского шкафа. Стены сплошь завешаны афишами, объявлениями, фотографиями. Повсюду накноплены листочки, густо исписанные на машинке. Посередине стоял редакторский стол.

На самом же деле, конечно, те двое танцевали в павильоне телевизионной студии. Ее пол был выложен зеркальными квадратами, отчего иногда казалось, что танцуют четверо, только другая пара — вниз головой.

— Пустяк, в общем, а впечатляет.

— Что?..

— Да вот, зеркала.

Разговаривали в маленькой аппаратной. Вокруг неярким голубым светом светились контрольные экраны. Того, который похвалил зеркала, звали Николаем Вараксиным.

Николай был еще довольно молод, сложен атлетически. На голове шляпа. Концы полей слегка загнуты вверх. Он — единственный режиссер местного вещания. Собеседника звали Михаилом Владимировичем Лобышевым, и служил он здесь выпускающим редактором.

— Но предлагаю я тебе совсем другое, — опять сказал Вараксин, не отрывая взгляда от танцующих. — Совсем.

Фотография: в многочисленных кружках и овальчиках, раскиданных по картонке, запечатлены разнообразные юные лица. Верхний ряд состоит из квадратиков. В них — люди постарше. Некоторые даже просто пожилые. Учителя. Надо всеми, изображенная нетвердой рукой, трепещет в облачном небе ленточка. На ленточке написано: «Средняя школа № 1». А снизу, тоже на ленточке, и год проставлен: 1978-й.

Вараксин звучно щелкнул по фотографии пальцем:

— Выпуск. Наш. Большеозерский. Прошлый год…

Теперь разговаривали в редакторской. Лобышев сидел за столом. Вараксин шляпы не снимал. И телевизор в углу работал по-прежнему.

— После выпуска год прошел, — уточнил Вараксин. — Так и назвать можно. А можно и не так… Мысль ловишь?..

Лобышев явно мысли не ловил. Тогда Вараксин вытащил из внутреннего кармана пальто толстый фломастер, склонился над фотографией, у одного из людей, запечатленных в квадратике, проставил на лбу аккуратный крестик.

— Фото испортил, — огорчился Лобышев.

— У меня еще есть, — успокоил Вараксин. — Это — учитель. Литератор. Лариков А. Н.

— Ну и что?

— Прекрасный учитель. Редкость! К слову, мой старинный друг, но это, повторяю, только к слову.

Сумерки за спиной Вараксина сгущались, листва деревьев начинала казаться синей.

— Идея моя простая, Миша, — задушевно продолжал Николай, — но емкая. Так сказать, художник и его модель. Документальный фильм. Живые все люди.

— Кто художник? Какая модель?

— Ну как же, Миша! Лариков три года их лепил. Духовно, понимаешь ли, и не халтурил, заметь, от души. Любопытно — чего вылепил. Ведь любопытно, а?

Лобышев глядел на фотографию, потом на Вараксина, потом в телевизор.

Звук был отключен. Где-то играли в футбол. Над полем лил дождь. Сильные, уже промокшие до нитки мужчины, зверея, гонялись по грязи за мячом. Внезапно кто-то кому-то вбил гол. Принялись целоваться.

— Гляди-ка ты, банка! — поразился Лобышев. Фотография лежала на столе. Из овальчиков выглядывали по-разному. Великое разнообразие выражений лиц. Да и сами-то лица всякие. А овальчики изображены были вроде бы даже и в небесах. Во всяком случае, по всей картине плыли пухлые белые облака. И ленточка вилась.

Едва светает. Плотен окрепший к утру туман. В лодку с берега грузят инструменты. Вот проплыл смуглый бок контрабаса. Звякнули золотистые тарелки. Потом понесли барабан.

— Держи, Лева, держи давай, а то брошу…

Бадейкин принимал инструменты. Передавал их с берега Паша, бадейкинский друг и партнер.

В густом неподвижном тумане двигались почти на ощупь. Весел пока не ставили. Паша отталкивался багром с кормы.

Перед мостом остановились.

— Оля, — позвал негромко Паша. В тумане возникла фигурка.

— Ой, — тихо ответили рассмеявшись, — а я уж чуть не заснула. Стоя. Как слон.

— Прыгай, — пригласил Лева и растопырил руки.

Оля ловко перелезла через перильца моста. Прыгнула. Было совсем невысоко. Хлюпнула под днищем вода…

Туман стоял и над Большим озером. Нахохлившись сидели в лодке. Зябко, Город истаивал позади.

Лодка бесшумно ткнулась носом в берег. Задевая за борта, прошелестела уже начавшая ржаветь трава. Остров мал. Посередине дощатый сарай. Рядом навес. Столб. К столбу тянутся провода. Больше тут нет ничего.

Опять тащили инструменты. Теперь от лодки к навесу. Флейты, смычки, геликон…

Паша развернул газетный сверток. В свертке были обыкновенные мужские брюки.

— Вот, — отчего-то торжественно сказал он, тряхнул брюками в воздухе. — Опытный экземпляр.

Ветерок качнул штанину.

— Примерь, — попросил Бадейкин.

Ушли в сарай.

Оля осталась одна. Ветер прошелестел травой. Где-то пискнула птица, но сразу смолкла.

Из глубины сарая раздалась зловещая барабанная дробь.

Пашино туловище теперь опутывал медный геликон. У плеча укреплена была скрипка. К ногам привязаны колокольчики. За спиной — барабан. В руках — флейта. Паша бережно поднес ее к губам, Флейта негромко спела. Легонько, в ритм, тряхнул ногой. Серебряно ответили колокольца. И тут он крутанул у себя на боку что-то невидимое: тогда в продольных швах брюк вдруг вспыхнули праздничные гирлянды ловко вшитых лампочек от карманного фонаря.