Сергей Соловьёв - Спасатель

Оля в восторге била в ладоши. Лева Бадейкин истерически хохотал, захлебываясь, пуча глазами и держась за живот. Потом повалился в траву, болтая в воздухе ногами.

А Паша играл. И музыка была красивой.

Преподаватель литературы в старших классах Большеозерской средней школы Андрей Николаевич Лариков еще спал в этот ранний час. Был он довольно молод и спал крепко. Окно его комнаты настежь раскрыто в рассветный сад. На подоконнике лежали очки в круглой металлической оправе. Стекла запотели.

Из сада в комнату плыл туман…

Музыка продолжалась. Бадейкин уселся у Пашиных ног. Разглядывал лампочки.

— Яркость не маловата?

— Смешной! — удивился Паша. — Это же от батареек. Дела на лад пойдут, запросто от сети питаться станем. На выезды — танковый аккумулятор достанем…

— Он жутко мощный… не коротнет?..

— Люди вон в космос летают. И ничего, не коротит. Когда с головой сделано.

И Ася Веденеева тоже еще спала. Рядом, на соседней подушке, спал ее муж Григорий Ганин. Их сон был глубок, лица не выражали совсем ничего…

На острове вроде бы репетировали. Оля глядела в листок, считывая слова. Бадейкин ниже вторил ей. Паша держал аккомпанемент.

Негромко пели, туман редел, шло утро.

…Виля Тишин не просто спал, он спал с наслаждением. Виля спать обожал.

Уже давно верещал будильник, упорно тренькая до самого конца завода, потом наконец скис и замолк. Тогда мать пошлепала Вилю по щеке, сначала слегка, несильно, но Виля глаз не открывал, потом больней, но и это все оказалось зря.

Пошла на кухню, открыла водопроводный кран. Набрала в рот воды. Вернулась к постели. Брызнула на Вильку, вроде как на пересохшее перед глаженьем белье. Прием сработал безукоризненно. Вилю с постели сдуло.

Чистил зубы. Мать разговаривала с ним, обращаясь в зеркало, выглядывая из-за его плеча:

— Кружку, ложку, что еще?..

— В повестке написано… — мычал, отплевывая пасту.

— Пехота?

— Неизвестно, вроде — да.

— Я одного хочу. Чтобы все по-человечески было. Как у людей.

Виля согласно кивнул.

— Всех друзей позови. Пусть я всех и не знаю, но очень симпатичные, помню, попадались, крутолобенький такой?

Виля удивленно поднял брови.

— Не важно, — махнула рукой мать. — Всех зови! И девушку обязательно, надеюсь, у тебя девушка есть? В твоем возрасте — это естественно.

Булькая, сполоснул рот водой:

— Совершенно естественно.

Потом разглядывал себя в зеркало. Соображал.

«Интересно. Как же я это их за день-то всего сочиню? Преданных моих друзей? И крутолобенького?.. Это кто же такой — представить себе не могу… Вот и девушку, оказывается, еще».

Гриша Ганин пел в ванной. Вода из душа отвесно била ему в темя. Шел пар.

Ася бесстрастно глядела в окно. За окном перед домом простирался обширный луг, поросший травой. Дальше — шоссе. По шоссе бежали автомобили, кажущиеся отсюда почти игрушечными. До Москвы было недалеко. Хорошей езды, может, часа три.

Еще дальше лежало под небом огромное озеро. Небо с утра было серым. Лениво волоклись по нему растрепанные облака.

Ганин на кухне ловко резал хлеб, лук. Намазывал бутерброды. Разливал по стаканам молоко. Ася, подперев лицо рукой, сидела напротив. Слушала.

— Бред какой-то, — Ганин качал головой. — Но пристал, понимаешь, с ножом к горлу, не отвертишься. Надеюсь, говорит, он вас вылепил. Духовно. Это Ларь меня вылепил. Понимаешь? А? Сегодня, говорит, прямо съемку и организуем. На рабочем месте. Вы кто? Ах, закройщик? Прелесть, прелесть! Очень, говорит, оригинально! Исключительно настырный молодой человек попался. В шляпе. А фамилия — Вараксин. Я ему и так и сяк. Вы не к тому обратились, я обыкновенный, рядовой, серый. У меня даже мысль вдруг мелькнула, может, тебя ему посоветовать. А потом жалко отчего-то стало, сам отмучаюсь, думаю, ладно… Нет, это же нужно такое сообразить! — опять изумился Ганин и покачал головой. — Художник, говорит, — и модель!

Ласково поцеловал ее в лоб.

На кухне было чисто, уютно, светло. Ослепительно сверкал белый кафель…

Их дом стоял посередине изумрудного луга, как океанский лайнер в тихой бухте, — новый, белый, огромный, красивый. Ветер играл травой. В траву перед домом был вбит рельс. Ганин опустился на колени с рельсом рядом. В траве нашарил замок, повернул в замке ключ. К рельсу цепью был зачален старый «Запорожец». Ганин отцепил авто от рельса, влез в кабину. Цепь втащил за собой. Мотор завелся сразу.

Ася глядела на Ганина сверху. Видела, как он помахал ей рукой и снова залез в автомобиль, а тот, ковыляя по неприметным кочкам, покатился к шоссе.

В квартире было тихо. Слышно, как у соседей говорило радио, «Последние известия». Ударяя в раковину из неплотно прикрытого крана, раздельно падали капли.

Блуждая, Ася прошла по квартире. Закрутила на кухне кран. Потушила свет в прихожей. Неприкаянно села на стул посередине комнаты. И вдруг показалась тут совсем чужой.

Ася шла длинным школьным коридором. Сразу вспомнила, как при каждом шаге звук здесь от кафелин пола взлетает вверх, под беленые своды, и перекатывается там долгим эхом. Наугад подошла к двери, ведущей в какой-то класс. Поразилась тому, что увидела его сразу и почти рядом. Он, конечно, не заметил ее. И даже взгляда не ощутил.

А. Н. Лариков вел урок.

Слушали его по-разному.

Некоторые и вовсе не слушали никак.

Некто лопоухий и печальный, жуя, глядел за окно. День уже скатывался к полудню, и вроде бы собирался дождь.

Ася едва приоткрыла дверь. Сразу услышала сквозь щель его голос:

— Ну а вам-то Анна как? Вы сами как считаете, чего она хотела? Отчего жить могла только так вот? А иначе — никак? Какой бес или бог толкал ее и вел, как слепую? Куда? Для чего? Зачем?..

Долго молчали. Лариков сел. Ждал.

Ася глядела сквозь стеклянные переплеты двери.

— Господи, ну кому охота век со стариком горбатить? — сказала вдруг большая улыбчивая девушка. — Вронский был молодой и красивый. А Каренин старый и урод.

— Зато Каренин был добрый, — вяло возразил кто-то.

Зашумели.

— Здрасте, нашла добряка.

— Может, по-твоему, и Вронский добрый? — насели на чистенькую, голубоглазую девушку со старомодной пепельной косой, перекинутой через плечо. Перед ней на парте лежал пухлый том Толстого. — Этот твой добряк Фру-Фру угробил и даже глазом не моргнул…

— Моргнул, — возразила. — Он, когда ей в ухо стрелял, плакал.

— Важно не то, что плакал, а то, что стрелял.

— Сначала Фру-Фру угробил, а потом Анну.

Захохотали.

Лариков тоже.

Коридором шел Вараксин. Подошел к двери, где стояла Ася. Тоже заглянул сквозь стеклянные переплеты.

— Не помешаю?

Ася пожала плечами.

— Ну а Анна-то для вас что? — не раздражаясь, упорствовал Лариков. — Ведь главное в ней… Она-то чего, по-вашему, хотела?