Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Вечером этого знаменательного дня, вкушая изысканные яства и непринужденно болтая по-французски с высокородными соседями, Леонора чувствовала себя вполне равной им. Она без страха смотрела в будущее, хотя ей предстояла поездка в незнакомую страну, ей было уже тридцать два года и она не имела даже запасного платья, чтобы сменить эти обноски с плеча Марии. На другой день Леонора с восторгом вместе со всеми гостями рукоплескала на представлении доселе невиданного спектакля – оперы «Эвридика» с музыкой Я. Пери. Правда, чтобы не омрачать праздничного настроения зрителей, либреттист изменил мрачный конец мифа на счастливый: растроганный мольбами Орфея бог любви оживлял умершую жену несравненного игрока на кифаре. Вот так во дворце Питти родился новый жанр искусства, после этого дня начавший свое триумфальное шествие сначала по театрам Италии, а затем по всей Европе.

13 октября Леонора, полноправная дворянка, компаньонка и гардеробмейстер Марии Медичи, жестоко страдала от невыносимой дорожной тряски, сидя подле новоиспеченной королевы в роскошной карете, которая везла их через Пизу и Ливорно в Геную, откуда предстояло отплытие во Францию. Свиту королевы составляли две тысячи человек, в основном всадники верхом на своих скакунах, тянулся огромный обоз, груженный мебелью с драгоценной отделкой инкрустациями и мозаиками, гобеленами, сундуками с посудой, одеждой, редкостными предметами, драгоценностями. Среди сопровождающих затесался и живой молодой человек приятной внешности, изящного телосложения, по имени Кончино Кончини (1575–1617).

Если Леонора Дори (теперь Галигаи) по рождению принадлежала к самым низам флорентийского общества, то Кончини – к одной из самых родовитых и древних тосканских семей графов Катенайя, возвышенных до ранга князей Священной Римской империи Фридрихом I Барбароссой. Отец Кончино, Джанбатиста, служил аудитором и первым секретарем великого герцога Тосканского, а дядя, Белизарио Винта, – государственным секретарем. Юношу отправили набираться ума-разума в университет Пизы, где преподавали ученые уровня Галилео Галилея. Неизвестно доподлинно точно, закончил ли он это почтенное учебное заведение, но современники не испытывали ни малейшего сомнения в том, что ему пришлось покинуть город, скрываясь от преследования кредиторов. Не задержался Кончино и в Риме, где его поначалу приняли в секретариат кардинала Лотарингского, посла Франции при Святом престоле. Однако его вскоре с позором выдворили оттуда, обвинив в нечистоплотности: молодой человек имел скверное обыкновение подслушивать под закрытыми дверями и торговать полученными сведениями весьма конфиденциального характера. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться в родной город.

Нельзя сказать, чтобы природа обделила его качествами, нужными для успеха. Молодой человек был привлекателен, держался с необыкновенной уверенностью, обладал выдающимися способностями перевоплощения и приспособления к самым невероятным ситуациям. Язык у него был, что называется, без костей, он умел виртуозно расцветить свою речь как изысканнейшими оборотами речи, так и простонародными вульгаризмам. Поток лившихся без запинки слов подкреплялся хорошо рассчитанными жестами и тончайшей игрой мимики. Он искусно скрывал свои мысли, и мог убедить кого угодно в чем угодно. Кончино прекрасно владел шпагой, ездил верхом, танцевал и был готов скорее голодать, нежели отказаться от костюма по последней моде – для него давно не было секретом, что встречают по одежке.

Он растрачивал свою молодость на картежную игру, разгул, сутенерство. Он участвовал в спектаклях балаганов на ярмарках и использовал свой талант импровизации в комедиях дель арте. Он даже пожертвовал своими тщательно ухоженными усами и бородкой, дабы иметь возможность блистать в женских ролях, заработав прозвище «Изабель» – по аналогии со знаменитой тогда актрисой Изабель Андрейни. Ему страстно хотелось подняться над своим жалким состоянием, но не видел никакого выхода в ближайшей перспективе. У него не было за душой ни гроша; Кончино был неспособен на кропотливый скучный труд в конторах, возглавляемых его родней, или же при своем брате, Козимо, полномочном после герцогства Тосканского при австрийском императоре. Ему нужно было широкое поле деятельности, каждодневный вызов, быстрый и легкий успех. Помог дядя: он вел переговоры с французским двором по поводу брака Марии Медичи и сумел добиться включения племянника в свиту королевы. Кончини с легкостью отправился в неизвестное: ему было нечего терять, но впереди маячило загадочное и прекрасное будущее.

Оно улыбнулось ему уже в Марселе, где на него обратила свое внимание Леонора Галигаи. В Авиньоне Кончино заболел, и Галигаи взялась ухаживать за ним с таким рвением, что это вызвало неудовольствие Марии Медичи. Была ли то ревность или просто проявление нервозности перед встречей с супругом? Мария наверняка не стеснялась проявлять свое недовольство, тем более что Леонора поспешила изъявить свое горячее желание выйти замуж за Кончини. Тот уже сообразил, какие выгоды сулит ему женитьба на фаворитке королевы, – как ни пытался Кончини завязать близкие связи с французскими придворными, те чурались этого подозрительного тосканца, – и упросил ее не форсировать события, чувствуя, что их время не за горами. Леонора мудро прикусила язык, и Мария несколько успокоилась, предвкушая встречу с законным супругом.

Сгоравший от нетерпения поскорее обзавестить наследником король 9 декабря прибыл в Лион и тут же потребовал свидания с Марией. Поскольку Генрих IV никогда не мылся, курил, обожал вино и блюда, приправленные луком и чесноком (его основная любовница об ту пору, Генриэтта д’Антраг, без малейшего стеснения заявляла, что от короля «несет как от сточной канавы»), от него исходил такой смрад, что привыкшая каждое утро сбрызгивать себя испанской туалетной водой с ароматом цветов померанца Мария упала в обморок. Это не помешало королю быстро овладеть ею. Впрочем, лично он остался вполне доволен доставшейся ему суженой, заявив, что, не будь она ему законной женой, он вполне мог бы взять ее в любовницы. Вторичное венчание состоялось на следующий день, а уже 15 декабря новобрачная радостно заявила о своей беременности. Но в Париже ее ожидал чрезвычайно неприятный сюрприз.

После смерти прекрасной Габриэль д’Эстре 10 апреля 1599 года Генрих очень быстро утешился. Верноподданически желая отвлечь короля от мрачных мыслей, губернатор Орлеана, граф Франсуа де Бальзак д’Антраг пригласил его на охоту в свой замок, где ему была представлена дочь хозяина, двадцатилетняя Генриэтта. Надо сказать, что история матери этой девицы была весьма любопытна. Урожденная Мари Туше (1549–1638), дочь лейтенанта-гугенота, в свое время была любовницей короля Карла IХ из династии Валуа, сына Катарины Медичи, и в 1573 году родила ему единственного сына, который был признан принцем крови и получил титул герцога Ангулемского. Тот, кто читал роман «Королева Марго», возможно, вспомнит главу, в которой Карл IХ посещает свою любовницу в сопровождении молодого Генриха Наваррского. Карл вскоре скончался, Мари вышла замуж за уже упомянутого графа д’Антраг, а сына ее, по завещанию брата, воспитал последний король Франции из династии Валуа Генрих III. Мари в замужестве родила двух дочерей, Катрин-Генриэтту и Мари-Шарлотту, которые считали себя имеющими полное моральное право на место любовницы короля (и обе претворили это твердое убеждение в жизнь). Генрих IV моментально воспылал страстью к кокетливой Катрин-Генриэтте, но папаша оценил ее девственность в 100 000 ливров. Однако казна государства была пуста, и канцлер Сюлли отказался заняться изысканием необходимой суммы.