Уильям Далримпл - Кох-и-Нур. Семейные трагедии, коварные заговоры и загадочные убийства в истории самого большого алмаза

Mining Journal, сухое техническое издание, точнее описывало положение Далипа, нежели генерал-губернатор: «Недавняя война в Мултане и беспорядки в Пенджабе вынудили британского резидента в Лахоре взять в качестве заложника махараджу, мальчика-короля Далипа Сингха, и заодно захватить Кох-и-Нур» [226].

И Далип, и его бриллиант теперь в равной степени полностью находились во власти англичан.

Новая жизнь Далипа началась 6 апреля 1849 года, когда его официально представили новому опекуну в Лахоре. Логин в их первую встречу нервничал больше, чем ребенок, и испытал значительное облегчение, когда знакомство прошло лучше, чем он осмеливался надеяться: «Малыш, по видимости, был очень мною доволен, и мы славно с ним пообщались… Он кажется очень благонравным мальчиком, умным и красивым» [227].

В письмах к жене Логин описал десятилетнего Далипа как «очень милого» [228]и стремящегося угодить. С большими темными глазами, окаймленными длинными загнутыми ресницами, он унаследовал прекрасные черты лица матери. Далип любил рисовать и читать книги, но его страсть к персидской поэзии и ястребиной охоте, безусловно, выдавали в нем царское происхождение. В отличие от многих других детей время от времени Далип погружался в себя, предпочитая одиночество и спокойствие. Логин приписывал такие моменты созерцательной природе махараджи, а не грусти. Оба усердно избегали говорить о его матери или о Кох-и-Нуре.

На одиннадцатый день рождения своего подопечного – он же первый после того, как Далип потерял свое королевство, – Логин решил устроить большой и красочный праздник. «Хотелось бы созвать по этому поводу как можно больше детей» [229]. Стараясь сделать день как можно более запоминающимся, Логин поинтересовался у британского правительства, может ли он выбрать из собственных драгоценностей Далипа камней общей стоимостью в «лакх рупий», чтобы «выбрать и подарить мальчику» [230].

Если бы Далип все еще правил своим королевством, подданные подарили бы ему сказочные изумруды, рубины, бриллианты и шпинели, чтобы отметить праздник. Логин хотел сделать то же самое, но мог достичь этого, лишь вернув некоторые из драгоценных камней, изъятых у ребенка, которые сам же описал в свое время в тошахане. Если бы Дальхузи дал согласие, Далип получил бы в свой день рождения драгоценные побрякушки в подарок и у него был бы шанс выглядеть царственно, и никому не нужно было напоминать, что эти безделушки принадлежали малышу всего несколько недель назад.

Хотя Дальхузи непреклонно утверждал, что драгоценности Далипа теперь являлись трофеями, их было так много, что генерал-губернатор мог позволить себе быть щедрым. Джон Логин сам составлял каталог «набора разнородных предметов», описывая их как настолько многочисленные, что к ним часто относились с небрежностью. Однажды он рассказал жене: «Один из самых крупных изумрудов, когда-либо мною виденных, я случайно обнаружил вделанным в луку седла! Седло уже готовились сломать или выбросить, когда увидели кусок, как предполагали, зеленого стекла, установленный там, где сикхские вельможи часто устанавливали зеркало, когда выезжали при параде, чтобы убедиться – с тюрбаном и убранством все в порядке» [231].

Просьба о нескольких символических безделушках была удовлетворена, и махарадже должным образом подарили набор драгоценных камней. Хотя он и был королем без королевства, но на свой день рождения выглядел как махараджа. Если целью Джона Логина было отвлечь мальчика от больших потерь, то его уловка не совсем сработала. Как Логин сообщал жене, «Далип невинно заметил, что на свой прошлый день рождения он носил Кох-и-Нур на руке» [232].

Джон Логин боялся любых упоминаний об этом камне. Некоторое время он испытывал неловкость из-за способа, каким был присвоен Кох-и-Нур. Ничто не демонстрировало более красноречиво падение Далипа, чем потеря легендарного драгоценного камня, и Логин стремился отдалить мальчика от его унижения. Через несколько недель после дня рождения Логин услышал новости, которые его обрадовали: «С момента отправки последней почты пришло сообщение, что к чести “нашей дорогой маленькой королевы”, она отказалась принять Кох-и-Нур в подарок в обстоятельствах, в которых он был ей предложен; я буду чрезвычайно рад, если это окажется правдой, и уверен, многие из ее подданных обрадуются вместе со мной» [233].

Если целью Джона Логина было отвлечь мальчика от больших потерь, то его уловка не совсем сработала. Как Логин сообщал жене, «Далип невинно заметил, что на свой прошлый день рождения он носил Кох-и-Нур на руке».

Логин надеялся, что опасения королевы Виктории по поводу алмаза совпадали с его собственными и что они вынудят британское правительство заплатить за алмаз, если оно захочет его забрать, что сделало бы отправку камня в лондонский Тауэр, с его точки зрения, чуть менее несправедливый: «Я уверен, можно было бы легко собрать достаточную сумму для его покупки, и в глазах королевы имело бы бо́льшую ценность, если бы алмаз был преподнесен ей ее народом в знак уважения и почета…» [234]

Воодушевленный Джон Логин даже начал в уме тратить деньги, которые, как он считал, будут получены от продажи Кох-и-Нура, и бо́льшую их часть, как полагал Логин, «нужно потратить на добрые дела на благо новых подданных, чтобы Пенджаб расцвел как сад… дать работу ста тысячам человек, брошенным на произвол судьбы; построить дороги, мосты и каналы, основать школы, и, таким образом, показать, что мы выше того, чтобы отбирать у них что-либо нечестным путем. Это стало бы одним из способов, которые бы позволили превратить обладание Кох-и-Нуром в благословение вместо проклятия…» [235]

Однако надежды Джона Логина вскоре рухнули – они основывались лишь на слухах. Хотя королева могла выражать в личных беседах сомнения по поводу обращения с Далипом и того, каким образом было присвоено его самое большое сокровище, но она никогда не заходила так далеко, чтобы отказываться от бриллианта, и не вмешивалась в план Дальхузи по «усыновлению» махараджи Логинами. Вопрос о том, чтобы вернуть его матери, даже не стоял.

Тем временем репутация Джиндан была уничтожена всего за несколько месяцев в ходе переписки между Лахором и Лондоном. Ее изображали сексуальной хищницей, называли Мессалиной Пенджаба – в напоминание о беспорядочных связях жены римского императора Клавдия. Предполагалось, что она использует свою красоту, чтобы околдовать мужчин и заставить их присоединиться к возможному мятежу, который она поднимет.

Вот почему Джиндан требовалось посадить под замок.

Создав Джиндан репутацию шлюхи, Дальхузи начал критиковать ее за то, каким образом она исполняет свои материнские обязанности, зная, что это вызовет требуемое негодование в Букингемском дворце. Он сообщал королеве Виктории, что Джиндан – жестокая мать, физически издевавшаяся над сыном. Британское вторжение спасло мальчика от этой женщины: «[Далип] не хочет возвращаться к матери, которая “позорила его, – писал Дальхузи, – избивая каждый день…”» [236]