Александр Бушков - Оборотни в эполетах [Тысяча лет Российской коррупции] [litres]

Галахов совершенно не представлял, в чем тут, говоря современным языком, фишка, но не сомневался, что налицо некий преступный умысел: подобные вещи так просто не делаются. Что-то это да должно означать… Он поручил это дело одному из полицмейстеров, и тот в сопровождении жандармского капитана взялся за работу. Очень быстро приезжего вычислили и взяли в номере дешевой гостиницы. Устроили обыск. Обнаружили копии карточек лото, но никаких шаров не нашли. Тогда пристав, служака опытный, что называется, «взял на пушку»: заявил арестованному: не только лакей дал на него показания, но и сообщник, член Благородного собрания, уже повязан и дал подробнейшие показания. Так что и вы уж облегчите свою участь, юноша, чистосердечным признанием…

С опытным криминальным элементом эта не столь уж искусная штука ни за что не прошла бы: стал бы требовать, чтоб и ему дали почитать показания сообщника, устроили очную ставку. Однако арестованный в гостиничном номере молодой человек был новичком на криминальной тропе и принял все всерьез. Быстренько написал чистосердечное признание и указал имя сообщника. Им оказался чиновник в чинах, дворянин, столоначальник (по-нынешнему, начальник отдела) Хозяйственного департамента Министерства внутренних дел.

Подмели и столоначальника, а там нашли и мастера, сделавшего левые шары и как раз собиравшегося их красить под кость: эти были выточены из пальмового дерева и по размерам в точности настоящим соответствовали.

Оказалось, столоначальник проигрался в это самое лото так, что семейство оказалось на грани нищеты. Вот и придумал, как ему поправить дела. Механика аферы проста: пальмовое дерево в три раза легче кости, так что, как ни верти барабан, деревянные шары оказывались бы наверху, а выпадали одни костяные. Соответственно участники аферы, знавшие все номера, покупали бы карты исключительно костяных, что многократно повышало шансы на выигрыш. Вот и все, ничего особо хитрого…

Интересно, что описавший эту историю автор времен Александра II был совершенно уверен: случись это в его времена, виновный имел бы все шансы отделаться незначительным наказанием. Достаточно было шустрому адвокату произнести душещипательную речь, описав, что его подзащитный пошел на преступление исключительно для того, чтобы спасти от нищеты свое семейство (которое сам же и разорил, на минуточку, азартной игрой), со слезой в голосе повествуя о несчастной супруге и бедных крошках. Присяжные растрогались бы, дамы всхлипывали… в общем, как частенько случалось в те либеральные времена. Когда, согласно старому анекдоту, адвокат просит освободить от наказания его подзащитного, зарезавшего родных отца с матерью, – на том основании, что подсудимый круглый сирота…

Однако во времена Николая I как-то гораздо более серьезно относились к принципу «вор должен сидеть в тюрьме». Ни присяжных, которых легко разжалобить, не было, ни либеральных адвокатов, ни сентиментальных дамочек, ломившихся в зал суда, как на премьеру модного спектакля. Столоначальника, правда, оставили в дворянстве, но чина лишили и сослали в Сибирь, справедливо рассудив, что лото там нет, а значит, хитромудрие свое применить будет негде…

Случались и похищения детей – но отнюдь не ради выкупа (российская криминалистика такого преступления, как похищение людей ради выкупа, не знала совершенно). Причины порой были где-то даже и романтические. Вот характерный пример.

В Петербурге, на Песках, трехлетний карапуз гулял с братишкой немногим старше его. Вдруг появилась дама в коляске, подхватила трехлетнего малыша и быстро укатила. Сыскная полиция сработала оперативно: очень быстро ребенка нашли и вернули родителям, а дамочку повязали. Обнаружился сущий дамский роман а-ля Донцова. Дамочка оказалась содержанкой некоего богатого господина. Связь была многолетняя, родился даже ребенок, которого мамаша без ведома отца сдала в воспитательный дом (то есть тогдашний детдом). Богатей (человек, должно быть, в чем-то порядочный) хотел не просто и далее посещать содержанку, а регулярно видеться со своим ребенком. Какое-то время дамочка врала: ребенок, мол, в деревне, на воспитании, в хороших руках… Однако отец в конце концов поставил вопрос ребром: либо он своего сына наконец увидит, либо мамаша окажется на улице и в жизни больше ни копейки от него не получит. Дамочка кинулась в воспитательный дом, но там ей категорически заявили: согласно правилам, отданные в воспитательный дом дети назад не возвращаются, о чем сдающих предупреждают заранее. Вот запаниковавшая куртизанка и решила украсть первого попавшегося, подходящего по возрасту ребенка и выдать его за своего – тем более что отец его никогда не видел. Ну точно, дамский роман в мягкой обложке… Как назвала бы его Донцова, я судить не берусь. Наверняка как-нибудь красиво…

А вот другого ребенка, похищенного в 1875 году, так никогда и не нашли, как ни усердствовала полиция…

В большом ходу была и афера с мнимым «наймом прислуги». В то время давненько уже существовали вполне легальные и добропорядочные посреднические агентства, куда кандидатки в прислуги и обращались – а хозяева приезжали и присматривали себе подходящую.

Тактика была одна и та же: в контору обращался элегантный барин (или элегантная дама, а то и «супружеская пара»). Выбрав подходящую кухарку, горничную или служанку, «наниматели» забирали у нее паспорт, усаживали в экипаж и везли «к себе». По дороге останавливались у какой-нибудь лавочки и посылали новонанятую прислугу за парочкой лимонов или, скажем, за полуфунтом конфет – в общем, за какой-нибудь мелочью, на покупку которой давали деньги. Выйдя с покупками на улицу, прислуга обнаруживала, что экипажа с «нанимателями» и след простыл…

Весь интерес был в «чистом», настоящем паспорте обокраденной. С ним в какой-нибудь богатый дом устраивалась сообщница воров – и, как легко догадаться, улучив момент, скрывалась с чем-нибудь ценным.

Порой кончалось еще грустнее – когда приезжал один «барин». Привезя якобы к себе домой, а на деле на очередную ненадолго снятую квартиру, насиловал жертву и улетучивался. Большинство пострадавших (значительную часть из них составляли крестьянские девушки из ближних деревень, приезжавшие в столицу на заработки и впервые в жизни оказавшиеся в городе) согласно нравам того времени считали жутким стыдом и позором заявлять о таком в полицию. Правда, приходилось подавать заявление о краже или (как поступали особенно стыдливые) о «потере» паспорта – без него в те времена жилось даже неуютнее, чем сейчас, беспаспортных отправляли на нары, а потом, проверив, не водится ли за ними криминальных грехов, отправляли по этапу под полицейским конвоем в то место, которое попавшийся называл местом своего постоянного жительства. (Прописка существовала совершенно в нынешнем виде, причем две столицы были «режимными городами» с дополнительными строгостями по этой части. Было еще и присовокуплявшееся к основному наказание – запрещение жить в Москве и Петербурге. Подобная практика существовала и в других европейских столицах, а также в крупных городах. Один из рассказов Я. Гашека так и начинается: вору Петличке было запрещено жить в Праге, по этой причине он и стоял на перекрестке двух оживленных пражских улиц.)