Ксения Чепикова - Человек, научивший мир читать [История Великой информационной революции]

Судя по документам Святого престола XIII–XIV веков, неграмотными в церкви считались только те, кто не умел читать. И среди носителей высоких духовных санов такие тоже были, особенно много в Италии. Известны случаи увольнения епископов в связи с несоответствием занимаемой должности – они не умели читать [44] Wendehorst (1986), 23. . Не будем углубляться в то, как эти епископы свои должности получили, – церковные посты на протяжении веков с успехом продавались, даже и неграмотным. По-видимому, в упомянутых случаях неграмотность епископа становилась формальным предлогом для увольнения в борьбе за теплое местечко. В то же время, к концу XIV века многие представители духовенства, прежде всего каноники, начинают активно посещать университеты, которых появляется в Европе все больше. Теологические факультеты, представляющие, так сказать, научное христианство, растут и процветают. Одним из таких священников, в начале XVI века учившихся во французских университетах, был каноник Порре. Об университете мечтал и юный Кристоф Плантен.

Сыну камердинера, пусть даже талантливому и достаточно образованному, мечтать об университете было бы слишком смело. Но Кристоф надеялся. Знал, что у него хватит способностей. Хотел стать ученым. В принципе, формальных бюрократических преград для этого не было. Тот же Мартин Лютер, отучившийся в университетах Эрфурта и Виттенберга и получивший докторскую степень по теологии, происходил из простолюдинов – его отец был горнорабочим. Правда, разбогатевшим горнорабочим, сумевшим купить имение и избраться в городской совет. У Жана Плантена таких средств, по-видимому, не было. В один прекрасный день он вернулся из Парижа в Лион, чтобы, прихватив там следующего молодого Порре или Пюпье, отправиться с ним в университет Тулузы. А четырнадцатилетнего Кристофа оставил в Париже совсем одного.

Прежде чем назвать Жана плохим отцом, стоит заметить, что 14 лет в то время – это уже далеко не ребенок.

Это как раз тот возраст, когда от молодого человека ожидалось вступление во взрослую самостоятельную жизнь. Современные тинэйджеры считаются большими детьми чуть ли не до 20 лет, не неся никакой ответственности за собственную судьбу. А тогда в 14 лет юношам можно было жениться. В 14 лет, и даже раньше, молодые люди начинали обучаться профессии, а те, кому родители не могли предложить материальную поддержку, – зарабатывать на жизнь сами. Те, кто выбирал какое-то сложное ремесло, в 14 лет как раз поступали учениками к мастеру, чтобы учиться и параллельно работать. Поэтому не стоит жалеть «брошенного» отцом мальчика – сам себя он в тот момент вряд ли жалел. Впрочем…

Кристоф остается в столице совершенно один, с некоторой суммой денег «на обучение», которой на университет явно не хватит. Чувствует ли он себя потерянным? Одиноким? Разочарованным? Обижен ли на отца? Если честно, неизвестно, обещал ли Жан сыну что-то конкретное, или парень просто верил в то, во что хотел верить, втайне надеясь, что все может получиться. Учитывая обстоятельства, отец и так, похоже, сделал для него все, что мог, и даже больше. Уже в зрелом возрасте в одном из писем Плантен упоминает о том, что в юности хотел стать преподавателем или ученым – оба занятия подразумевают высшее образование [45] Langereis (2014), note 8. . Конечно же, он надеялся, что отец заберет его в Тулузу, как обещал, возможно, в тамошний университет, однако этого не произошло.

Так о чем же именно мечтал молодой Плантен?

Первые университетыпоявляются в Европе в XIвеке. Самыми старыми считаются юридическая школа в итальянской Болонье, основанная в 1088 году, и медицинская школа в итальянском же Салерно, созданная в 1057 году.

Но это были, по сути, просто самостоятельные факультеты, не более чем с пятью преподавателями каждый, скорее, «протоуниверситеты». В XII–XIII веках учреждены первые настоящие университеты: в Париже (между 1150 и 1170 годом), Оксфорде (1167 год), Кембридже (1209 год), Саламанке (1218 год), Монпелье (1220 год) и Падуе (1222 год).

Эта первая волна основания университетов отлично укладывается во временные рамки так называемой Investiturstreit в Священной Римской империи – борьбы за инвеституру (право назначения епископов и аббатов) между светской и духовной властью, то есть между императором и папой римским. Епископы и аббаты на имперских территориях – все-таки правители, так что император считал их назначение своей прерогативой; папа же заботился об их лояльности церкви, поэтому приписывал данное право себе. В стремлении к независимости от Святого престола германские императоры задумались о необходимости иметь в канцелярии собственных специалистов, клерков и чиновников, умеющих читать, писать и знающих право; до сих пор эти функции исполняли ученые монахи.

Так что правовую школу Болоньи (тогда город находился в пределах империи) они всячески поддерживали, а в 1155 году Фридрих Барбаросса официально закрепил ее правовую автономию.

Папы тоже поняли всю пользу зарождающихся университетов и попытались взять этот процесс под свой контроль, чтобы сохранить монополию церкви на знания. Развитие Парижского университета проходило уже под патронажем Рима.

Но университеты всегда стремились к независимости. Словосочетание «академическая свобода» практически священно для любого европейского университета и по сей день.

Европейский университет позднего Средневековья и Нового времени – это свободная общность студентов и преподавателей с широкими правами самоуправления. Настолько самостоятельная, что университеты могли даже вершить правосудие. Существовало понятие civitas academica – «академическое гражданство»: преподаватель или студент находился под юрисдикцией не страны или правителя, а университета – как будтопереезжал в другую страну. Первым этапом обучения были семь свободных искусств, после этого студентмог выбирать, что изучать дальше: право, медицину или теологию. До получения ученой степени магистра или доктора оставались учиться немногие. Большинство дворян ограничивалось свободными искусствами, даже не все представители духовенства продолжали теологическое обучение до конца. Но молодой Плантен, похоже, метил на самый верх – чтобы стать преподавателем, нужно было получить степень магистра, а если строить академическую карьеру ученого, часто приходилось пройти весь долгий путь – до докторской степени. Таких людей во всей Европе тогда было всего несколько сотен.

В то время университеты представляли собой своеобразные закрытые элитарные корпорации, причем элитарность выводилась не из происхождения или богатства, а из обладания знаниями и доступа к ним. В современном мире ощущение привилегированности давно пропало – в крупных университетах учатся по несколько десятков тысяч человек, и доступ туда в большинстве стран открыт почти для каждого, кто обладает достаточными способностями: даже страны с платным высшим образованием предлагают молодежи гибкую систему студенческих кредитов. Но во времена Плантена университеты, которых уже довольно много, все еще остаются эксклюзивными заведениями – храмами знаний, доступ в которые открыт лишь немногим посвященным. Молодому юноше, влюбленному в книги, университет должен был казаться волшебным миром, живущим по своим магическим законам, где вершится великое таинство науки и лучшие из умов трудятся вместе в мире и гармонии, объединенные общей священной целью – создание и сохранение знания.