Джон Гай - Елизавета. Золотой век Англии

Считается, что любимым образом Елизаветы в последние годы была так называемая «маска юности» из серии картин Николаса Хиллиарда, в чьей мастерской начиная с 1594 года было создано около двадцати миниатюр в этом стиле. Речь идет о портрете, который никоим образом не выдает возраста королевы. Напротив, ее лику намеренно приданы черты и особенности, характерные для двадцати-тридцати лет [1117] Strong. Artists of the Tudor Court. P. 126–127. . Каноническим образцом этой линии портретов является «Портрет Елизаветы с радугой», предположительно заказанный Робертом Сесилом Маркусу Герартсу в 1602 году по случаю визита Елизаветы в новый дом советника на улице Стрэнд, славившийся своими сбегающими к Темзе садами [1118] HMC, Hatfield MSS, XII. P. 506–507, 560. .

Во время торжественного приема царственной гостьи были прочитаны стихи, в которых Елизавета сравнивалась с Артемидой-Кинфией, Фебой и Флорой. Также состоялось шествие, завершившееся тем, что одетый в турецкие наряды слуга преподнес королеве великолепную мантию [1119] CP 140/132; Diary of John Manningham. J. Bruce (ed.) // Camden Society, Old Series, 99 (1868). P. 99–100; Chamberlain. P. 167–168, 169–170; B. Nicholson. Manningham s Diary and Sir John Davies // Notes and Queries, 7th Series, 4 (1887). P. 305–306. . На «Портрете Елизаветы с радугой» Елизавета — в украшенной рубинами короне с луной, в правой руке она держит радугу. Картина сопровождается надписью: Non sine sole iris («Нет радуги без солнца»).

Другими словами, Елизавета предстает солнечной королевой (Феба была бабкой Аполлона, бога солнца). Но она также и богиня луны, обладающая всеми присущими этому образу свойствами: женской силой, непорочностью и соблазнительным обаянием. Платье вышито распускающимися цветами — символами плодородия и возрождения. Свернувшийся на рукаве змей, в свою очередь, символизирует мудрость. В его пасти мы видим красного оттенка драгоценный камень в форме сердца — это означает, что королева правит умом, а не сердцем. Не может не привлечь взора роскошная мантия, одна сторона которой сшита из бледного шелка с вплетенной серебряной ленточкой, а другая из оранжевого — цвета солнца — сатина. Возможно, перед нами тот самый подарок, полученный королевой от облаченного в турецкий наряд актера. На мантии также есть изображения глаз и ушей, означающие, что королева бдительно следит за своими подданными [1120] F. A. Yates. Astraea: The Imperial Theme in the Sixteenth Century. London, 1975. P. 215–222; Strong. Gloriana, P. 158–161; M. C. Erler. Sir John Davies and the Rainbow Portrait of Queen Eliza-beth // Modern Philology, 84 (1987). P. 359–371; Arnold. Queen Elizabeth s Wardrobe Unlock d. P. 81–97; K. Sharpe. Selling the Tudor Monarchy: Authority and Image in Sixteenth-Century England. London, 2009. P. 384–386. .

Однако, как бы откровенно де Месс ни описывал облик стареющей королевы, он нашел и немало поводов для восхищения [1121] J. Dickinson. Court Politics and the Earl of Essex, 1589–1601. London, 2012. P. 31. . Не успев отметить ее почерневшие зубы, он тут же хвалит ее осанку и грациозность движений. Особенно красивы ее руки. И Елизавета не упускала случая их показать, снимая перчатки и давая послу возможность полюбоваться своими длинными, тонкими пальцами [1122] BNF, MS FF 15974, fos. 182v, 194v, 214; De Maisse. P. 26, 38, 59. .

Да, Елизавета постарела, но былой хватки не утратила: отвлекая французского посла беспечными разговорами, она так и не сказала ему, что думает о перемирии. Уехал он, зная не больше и не меньше, чем по приезде. Более откровенен с де Мессом был Бёрли. Старый лорд-казначей не скрывал, что установление мира — его приоритет. Во время прощального визита посла на улицу Стрэнд Бёрли признался, что очень хотел бы добиться мира перед тем, как сойти во гроб. При этом он обратил внимание посланца Генриха IV на то, что, с точки зрения Елизаветы, главным препятствием к миру является неясность в вопросе французской и голландской задолженностей [1123] BNF, MS FF 15974, fo. 264r — v; De Maisse. P. 113–114. .

Елизавета же решила сама прощупать почву и приказала отправить посланцев к Генриху. Де Месс подозревал игру на два фронта. Бёрли он не доверял, описав его как гордого и высокомерного человека, враждебно настроенного к французам. Де Месс опасался, что Англия параллельно ведет переговоры с эрцгерцогом Альбрехтом [1124] BNF, MS FF 15974, fos. 161, 252; De Maisse. P. 4, 100. . Особенно его встревожил тот факт, что английские послы высадились в Дьеппе спустя всего лишь месяц после его отбытия из Лондона 5 января 1598 года. Делегацию возглавлял Роберт Сесил, граф Эссекс в нее не входил. Елизавета не пустила его потому, что прекрасно знала: воинственный граф поддерживает открытое противостояние с Испанией в союзе с Францией и Нидерландами. Дабы откупиться от Эссекса, пришлось пожаловать ему захваченной на Азорских островах кошенили стоимостью 7000 фунтов и продать еще больший объем по цене значительно выше рыночной. Долги Эссекса были велики и требовали выплаты, поэтому он согласился [1125] Collins, II. P. 83, 88–89; Devereux, I. P. 473. .

Прибыв во Францию, Сесил направился в Руан, а оттуда в Париж, очевидно не зная о том, что король Генрих находится в Пикардии. На тот момент в городке Вервен он уже вел — и довольно успешно — переговоры с эрцгерцогом Альбрехтом [1126] Birch, Memoirs, II. P. 373. . Эссекс, наблюдавший за ситуацией со стороны, написал Сесилу письмо на пяти страницах, в котором просил ни в коем случае не прекращать войны, поскольку «с Испанией никакой мир невозможен» [1127] SP 78/41, fos. 177–80. . Однако мира хотели все — и в первую очередь крупные купцы и вкладчики, зарабатывающие на торговле с Иберийским полуостровом. У самого Сесила имелись акции нескольких испанских предприятий, а многие купцы из Лондона и Бристоля уже негласно вели дела в Севилье, называясь ирландцами или шотландцами [1128] P. Croft. Trading with the Enemy, 1585–1604 // HJ, 32 (1989). P. 281–302. Для понимания контекста см. также: A. Gajda. Debating War and Peace in Late-Elizabethan England // HJ, 52 (2009). P. 851–878. .

14 марта Филипп тайно одобрил условия мира, предложенные Генрихом. По этому договору Франции возвращались все территории, включая Кале и Блаве, а Англии и Нидерландам давалось полгода на пересмотр своих позиций. Не в силах ждать решения союзников, Генрих дал приказ своим послам подписать договор на этих условиях, «теперь уже без оглядки на чаяния и настроения наших соседей, к мнению которых король раньше относился с чрезвычайным уважением» [1129] Mémoires de Bellièvre et de Sillery. A. Moetjens (ed.). 3 vols. The Hague, 1696. I. P. 143–154; Birch, Hist. View. P. 99–100. .

Через три дня Роберт Сесил встретился с Генрихом в Анже в долине Луары [1130] Birch, Memoirs, II. P. 374. . Генрих настаивал на имеющемся соглашении, а Сесил напоминал ему о клятве не заключать мира без обсуждения с союзниками, тем более что Нидерланды ни о каком перемирии и слышать не хотели. Голландцы намеревались биться до тех пор, пока не сдастся сама Испания. Не так давно они попросили Елизавету прислать 13 000 солдат пехоты, чтобы наверняка выбить неприятеля из самого сердца Южных Нидерландов [1131] Birch, Memoirs, II. P. 374; Wernham. Return of the Armadas. P. 219–222. .