Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

В тот день – или, возможно, днем раньше, точнее не можем сказать, – в Берлин прибыл советский гражданин, который знал столицу так же хорошо, как свой родной город. Он был консулом советского представительства вплоть до того дня, когда Германия напала на его страну, то есть до 22 июня 1941 года. Во время дипломатической службы он проживал на летней квартире в Вильгельмсхагене, пригороде Восточного Берлина, по адресу Вибельскирхервег, 12, а квартира принадлежала бизнесмену по имени Отто Фадрански. Поспешно уезжая из Берлина, русский дипломат оставил и кое-что из своего багажа. Сейчас он собирался забрать свои вещи и попросил шофера отвезти его на квартиру.

Дипломат вылез из машины и был невероятно счастлив видеть своего прежнего хозяина и его жену живыми и в добром здравии. Они вместе выпили чаю, и пожилая чета спросила своего бывшего квартиранта о его дочери, Наташе, которую они очень любили. Затем они поведали о времени, проведенном вместе в бомбоубежищах, где прятались от налетов британских бомбардировщиков. Два часа спустя русский вернулся в пылающий город и позаботился о том, чтобы чете Фадрански не причинили никакого вреда. Его звали Смирнов, и позднее он стал советским послом в Западной Германии.

«Около 18:30 я сидел на командном пункте 1-го зенитного дивизиона (в бункере Зоопарка) с генералом Зюдовом и генерал-майором Раухом. Зазвонил телефон, и трубку снял Раух. По выражению его лица мы тут же поняли, что случилось нечто серьезное. Положив трубку, Раух сказал, что командующий берлинским оборонительным районом дал позволение каждому солдату попытаться прорваться и соединиться с нашими войсками за пределами Берлина. Оговаривалось лишь только то, что никто не должен уходить до наступления темноты, то есть до 20:30, и что все попытки прорыва должны осуществляться через Шпандау в направлении Нойруппина. Через несколько мгновений звенящей тишины мы начали оживленную дискуссию – такого рода приказ, похоже, не имел прецедентов в анналах немецкой армии. Одним из принявших в ней участие был полковник Гильза, командир артиллерийского полка 18-й моторизованной дивизии. Как только здание окружного суда в Шарлоттенбурге было упомянуто в качестве возможного места сбора, он покинул нас.

Мы трое все еще взвешивали все за и против, когда поступил еще один телефонный звонок, отменявший первый. Каждый, кто покидает Берлин без специального разрешения, теперь будет подвергнут наказанию. Оборона должна продолжаться «до последнего человека и до последнего патрона»…

Первым делом я поспешил на командный пункт полковника Гильза. Однако птичка уже улетела. Прорвался ли он сам и его люди, не могу сказать» ( Волерман , цитата из работы).

«В тот понедельник мы строили предположения о возможных планах русских на 1 Мая, которое, как нам было известно, являлось праздничной датой в их календаре. Есть ли вероятность того, что они сделают ставку на внезапную атаку, дабы доложить своему генералиссимусу, маршалу Сталину, что захватили город, и прежде всего его центр и Рейхсканцелярию? Тот факт, что они значительно усилили артиллерийский обстрел центра города и Рейхсканцелярии, похоже, подтверждал наше предположение: «сталинские орга́ны» также развернули против наших позиций. Похоже, сражение за сердце столицы входило в свою кульминационную стадию. А поскольку продвижение противника на нашем участке обороны было незначительным, мы приготовились к новым ночным атакам и сменили мотопехотинцев, сражавшихся на передовой днем, отдохнувшими людьми. Боеприпасы, особенно фаустпатроны, мы переместили на переднюю линию возле Лейпцигштрассе. К несчастью, 4 наших танка были выведены из строя огнем противника, хотя их орудия остались неповрежденными. Вечером мы перетащили их на новые позиции, чтобы, когда начнется атака, преподнести противнику сюрприз.

Поскольку ежевечернее совещание командования сектора «Z», которое обычно отрывало меня от собственных обязанностей на два часа, в тот день отменили – не сообщив о причинах, – у меня оказалось достаточно времени, чтобы попытаться поднять боевой дух войск. По моему распоряжению были выданы особые «праздничные» рационы и дополнительные сигареты. В конечном итоге все зависело от отношения добровольцев, которые, находясь среди руин, в значительной степени были предоставлены самим себе… К нашему удивлению, артиллерийский огонь противника около полуночи почти полностью прекратился. Да и повсюду вокруг стало как-то необычно спокойно, особенно в соседнем секторе, перед самым министерством авиации» ( Крукенберг , цитата из работы).

Так заканчивался день, в который фюрер ушел из жизни.

В истории смерти Гитлера много непонятного, за исключением разве что двух моментов – даты и времени. Адольф и Ева Гитлер, урожденная Браун, покончили с собой 30 апреля, между 3:00 и 3:30, в жилом отсеке бункера фюрера.

В комнате было три двери. Одна вела в спальню Гитлера, другая в приемную, где жил камердинер Гитлера, Линге, а третья в небольшую прихожую, откуда еще три двери вели в ванную, туалет и гостиную Евы Браун. Перед тем как выйти в последний раз, Гитлер и его жена попрощались с ближайшими соратниками в приемной. Ранее Гитлер дал указания по уничтожению тел: их следовало облить бензином и сжечь в саду Рейхсканцелярии, тогда представлявшем собой груду камней. Борман заранее поручил Кемпке, начальнику гаража, держать под рукой канистры с горючим. Адъютанты Гитлера, Линге и Гюнше, тоже принесли бензин, поэтому всего получилось 10–12 20-литровых канистр. Еще Линге прихватил шерстяные одеяла, в которые можно было завернуть трупы.

Гитлер и его жена могли войти или покинуть свои личные покои только через одну дверь. Ближайшие соратники Гитлера (Борман, Бургдорф, Кребс и Аксман) и их секретари в последний раз видели своего фюрера живым в ведущем в покои дверном проеме, из коридора, который использовался также как помещение для совещаний. Линге придержал дверь, и Гитлер с женой вышли первыми; таким образом, Линге оказался последним, с кем говорил Гитлер перед смертью. Гитлер задержался в дверях, пожал Линге руку и сказал: «Вы должны прорваться с одной из групп».

«Мой фюрер, – спросил камердинер, – какой в этом смысл?»

Ответ Гитлера – и Линге, который впоследствии стал бизнесменом, ручается за это – наше единственное свидетельство, что фюрер когда-либо говорил о возможности того, что жизнь может продолжаться даже без него. Все его остальные устные и письменные высказывания звучали в духе «после нас хоть потоп». Однако Линге он сказал: «Вы должны жить ради моего преемника».

Затем фюрер вышел в последний раз.