Эрих Куби - Русские в Берлине [Опыт Второй мировой войны. 1941–1945] [litres]

Двери распахнулись, и Геббельс вышел. Мы отступили назад, и он прошел, не обратив на нас ни малейшего внимания. Потом мы заговорили все разом. Недоумевали, о чем вообще была конференция. Он не сказал абсолютно ничего, чего бы мы уже не знали, и никому не было нужды выслушивать от него, как близко подошли русские…

На следующее утро я на всякий случай прихватил с собой свою портативную пишущую машинку и направился в типографию в Темпельхофе. Несколько сотен метров все еще имелась возможность проехать на метро, но остаток пути пришлось преодолевать пешком. Я так часто прятался в укрытия, что добрался до Темпельхофа только поздно вечером. В редакции, размещавшейся в выходившем на канал полуподвале, оказалось полно народу. Они были рады, что их полку прибавилось. Мне сказали, что исполнительный директор, Висснер, ушел только час назад. Он распорядился, чтобы все мы рассматривали свою работу как действительную военную службу на фронте. Газете следовало выходить как обычно, а курьеры будут снабжать нас статьями из министерства пропаганды.

На следующий день мы отправили курьера в министерство на Вильгельмсплац. Прежде чем он вернулся, прошло много часов. Он рассказал, что всех мужчин хватают прямо на улице и отправляют на военную службу; беспрепятственно передвигаться позволено только людям с документами, подписанными лично «рейхскомиссаром обороны доктором Геббельсом». Ему самому в министерстве выдали такой документ, и под конец пути он держал его зажатым в зубах, где его хорошо видели останавливавшие его бесчисленные патрули. Все мы по достоинству оценили столь важный документ.

Нам действительно удалось издать следующий выпуск Berliner Morgenpost, но, поскольку распространять его было некому, мы отпечатали всего двадцать копий, которые требовало от нас министерство пропаганды. …Но однажды ночью наш курьер не вернулся, и газета перестала выходить совсем…

Сотни, а позднее тысячи людей нашли себе убежище под нашими типографиями. Они спали на рулонах газетной бумаги и между ними. Здесь, внизу, взрывы бомб звучали приглушенно и было относительно безопасно. Однако русские подбирались все ближе и ближе. На крыше разместили артиллерийского наблюдателя. …Когда я поднялся к нему, чтобы видеть все собственными глазами, русские находились уже где-то в 200 метрах от здания. Несмотря на слабое сопротивление с нашей стороны, они не пытались продвинуться дальше. В убежище заканчивалось продовольствие. Лейтенант Штейглер обнаружил со своего поста на вышке пекарню. Но как нам добраться туда? Мы боялись не столько русского обстрела, сколько вербовочных команд. Курьер с пропуском от Геббельса предложил сходить туда. Вернувшись, он сообщил, что там полным-полно хлеба. За время его краткой экскурсии у него несколько раз проверяли документы.

Понятно, что нам требовалось больше пропусков, и единственным способом раздобыть их было напечатать самим. Именно этим и занимались четверо из нас всю ночь. В промежутках мы тренировались подделывать подпись Геббельса. У меня это получалось лучше всех, поэтому я ставил подпись «Д-р Геббельс» под документами сразу, как только они выходили из-под пресса.

На рассвете мы привезли на ручной тележке хлеб. С самого начала все шло очень гладко. Но вдруг перед дверьми пекарни появились советские солдаты. Один из наших знал немного по-польски и заговорил с ними. Русские его поняли и даже помогли погрузить хлеб. Никто не пострадал. Хлеб поднял дух обитателей убежища. И, что еще важнее, наши поддельные документы принимались вербовочными командами без всяких вопросов. Поздно вечером заявился полковник с несколькими людьми и попросил нас немедленно освободить здание.

С наступлением темноты мы стали расходиться. Хотя снаружи было относительно спокойно, нам все равно приходилось прятаться от снарядов. Когда я добрался до аэродрома Темпельхоф, со мной был наш стенографист. Здесь нас неожиданно остановил лейтенант. Только тогда мы сообразили, что забыли сделать документы для себя. Нам велели сесть на ящики с боеприпасами в его вездеходе. Из нелицеприятных реплик лейтенанта мы поняли, что он принял нас за дезертиров. Каждый раз, как мы собирались что-то сказать, он наводил на нас пистолет.

Шофер гнал машину как ненормальный. Вокруг рвались снаряды. И все же мы благополучно добрались до ворот Галле. Затем мы услышали, как позади нас что-то просвистело. Разорвалась бомба. Водитель резко бросил машину вправо, на тротуар. Вторая бомба. …В свете горящих домов я видел, что у лейтенанта отвисла нижняя челюсть. Водитель навалился на руль. Стенографист стонал. Из подвала выбралась женщина. Она хотела оттащить нас в дом. Какая-то девушка принесла простыню. В коридоре женщина перевязала раненых».

Вскоре прибыли санитары и забрали Фандерла, голова которого была вся в ушибах, в клинику Шарите.

«Меня решили подержать здесь, но как раз этого мне меньше всего хотелось. Я ушел и побрел к центру города. Сам не знаю, почему я выбрал это направление. Кажется, где-то после полуночи неожиданно появились солдаты и спросили у меня пароль. Я крикнул в ответ, что не имею об этом ни малейшего понятия. Один из них подошел поближе, посмотрел на меня и сказал: «Эй, да вы ранены!» И отвел меня в какое-то здание.

Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня. Чей-то голос произнес: «Вам надо уходить из этой церкви». Позднее я узнал, что ночевал в церкви рядом с разбомбленным отелем «Кайзерхоф». Мне сказали: «Попытайтесь добраться до бомбоубежища под министерством Геббельса». Я остался совсем один. Вечером я пробрался к министерству. Солдаты впустили меня внутрь и положили на койку». ( Вильгельм Фандерл , из материала, специально подготовленного для этой книги журналом MS. – Авт. )

Фандерл пролежал там до самой капитуляции. В самый последний день солдаты, которые с ним находились, попытались прорваться на запад. Всех их взяли в плен в 300 метрах от вокзала Лертер. Сам Фандерл тоже попал в плен и вернулся только спустя 8 с половиной лет.

Имелось еще много людей, которым, несмотря на голод, болезни и насилие, удалось сохранить свои жизни и человеческое достоинство. Но им пришлось намного тяжелей тех, кто обладал хитростью и сообразительностью.

Одной из таких оказалась фрау Грета К., которая сейчас проживает в Вестфалии. А тогда они с мужем жили в Бабельсберге рядом (восточнее) с Потсдамом; их единственного ребенка эвакуировали в безопасное место.

До 14 апреля война щадила Потсдам и его окрестности, которые пребывали в «самоуверенной изоляции». Но ночной налет 14 апреля сровнял старую часть Потсдама с землей. В соседнем Бабельсберге повреждений было значительно меньше, но здесь в любой момент ожидали появления русских. «Влиятельные» граждане и нацистская верхушка сбежали и находились уже за многие километры от города. «Дружба стала крепче, а отношения с соседями более близкими». (Эта и последующие цитаты взяты из неопубликованного дневника фрау К.)