Александр Андреев - Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Максима неотступно беспокоил только ларец великого гетмана, ждавший его в белопольском тайнике. А вдруг панята-депутаты решат установить его украинские корни и обыщут усадьбу Дружченко? Сведений о жизни Максима в Белополье в открытом доступе не было, да и обыск в их родовом доме нужно проводить особый, и это, конечно, успокаивало историка, но ненадолго. Времени на депутатские игры у него не оставалось совсем, и в таких случаях потомок казацкого рода вспоминал Александра Македонского, просто разрубившего не развязываемый руками Гордиев узел. Максим всегда взрывал неразрешимую ситуацию, когда в нее попадал. Именно так он поступил в «Царском селе» — вступил в открытое противостояние с двумя депутатами, поставившими его в безвыходное положение. Как говорил Богдан польскому королю Яну Казимиру — ударит стена о стену, одна упадет, другая останется, но возврату к прошлому не бывать! Стена историка, конечно, была намного тоньше депутатской, но не все измеряется толщиной кирпичей, а мокрый дождя не боится.

Спускаясь в подземный переход на Европейской площади, Максим, конечно, заметил, как неслышно в городском шуме захлопали дверцы обоих черных внедорожников, из которых вышли четверо парней спортивного типа. Ему оставалось только надеяться, что эти «спортсмены» будут просто смотреть, как напуганный москаль бросится к тайнику Хмельницкого и сам без шума и пыли приведет депутатов к сокровищам. Очевидно, Гривна и Барыло не были до конца уверены, нашел Максим тайник или нет, и решили дать ему довести поиск до конца, а потом нагрянуть на готовенькое.

По депутатским расчетам забрать и вывезти сокровища из Збаража у Максима, находившегося под присмотром, не было никакой возможности, что, в общем, соответствовало действительности. Историк, конечно, не собирался разочаровывать в этом своих опасных, как змеи и крокодилы, противников. Нужно было создать у Барыло и Гривны уверенность, что Максим собирается ринуться в Збаражский замок за оставленными сокровищами, которых должны быть горы. Не зря же москвич, не моргнув глазом, выпустил из рук два бочонка с дукатами весом полтора центнера и стоимостью десять миллионов долларов. Тогда до Тернополя Максима трогать не будут. Наверное.

Ну цуж, як мувен поляцы, побачим, шо до чого и кто кого. Богдан повторял, что дурней в казаки не принимают, дурнями тыны подпирают. По материнской линии Максим являлся казаком в восемнадцатом поколении и тыны подпирать не собирался.

Мысли неслись вскачь, когда Максим шел по торговой стороне Крещатика, держа в голове хитрый дворик у театра Франко, до которого можно было в случае прямой и явной угрозы добежать по Лютеранской улице. А вдруг он ошибся в своих расчетах, и его сейчас, на глазах у многочисленной публики, схватят, бросят в багажник, вывезут из города, накачают химической дрянью и вывернут наизнанку! Историк незаметно прибавил шагу, чтобы не давать преследователям времени для размышлений о том, что с ним делать.

Надо тикать из Киева, и возможно быстрее. Куда и как? Поезда и самолеты исключаются, автобусы и такси допускаются, попутки приветствуются. На Гомель и Чернигов? Туда не прорваться, там точно его будет ждать комиссия по встрече завзятого москаля. На Сумы и Черкассы? В сторону Белополья уходить нельзя! Рванемся на запад, имитируя движение на Тернополь и Збараж. А там видно будет. Только недолго.

Максим повернул направо на улицу Богдана Хмельницкого, спустился в метро «Театральная» и через пятнадцать минут уже стоял в очереди за билетами в огромном кассовом зале киевского Центрального вокзала. Через полчаса он, чувствуя кого-то из преследователей прямо за спиной, купил билет на первый поезд до Тернополя. Пусть панята думают, что историк возвращается за сокровищами в Збараж.

Поезд на запад отправлялся в половине одиннадцатого вечера, а куда может потратить оставшиеся пять часов до отъезда московский историк? Конечно, на спектакль киевской Оперы, куда же еще. Максим переложил сумку в другую руку и не спеша двинулся в метро. Четверо преследователей, он чувствовал их кожей, приблизились почти вплотную, боясь упустить объект среди двигающейся в разные стороны толпы. Максим видел, что даже под землей сможет оторваться от своих непрошенных теней, но делать этого не собирался. Он знал, что во время всеобщей люстрации служащих с уволенных сотрудников милиции, названной полицией, за восстановление в штате потребовали по двадцать пять тысяч гривен с каждого, и очень немногие из настоящих профессионалов смогли заплатить эту дорогую тысячу долларов. Максима вели не обученные как следует сотрудники наружной службы во главе, очевидно, с польским агентом, и он совершенно не хотел, чтобы их в случае побега заменили волкодавами из спецслужбы, а его самого объявили в розыск. Во всяком случае, здесь и сейчас. Всему свое время, панове, а пока тикать рано, у нас еще в запасе четырнадцать минут.

Максим не спеша доехал до знакомых Золотых Ворот, купил в кассе Оперы билет на «Ярослава Мудрого» и вышел на оживленную Владимирскую улицу, привычно зафиксировав слежку на перекрестке, на углу и у памятника самого известного украинского композитора Николая Лысенко. До начала спектакля было еще много времени, и левша Максим, держа сумку в правой руке, двинулся к Софийской площади.

Точно ли его преследователи, эти два депутата Самой Верхней Рады с говорящими восточно-украинскими фамилиями, поляки? Услышанный в «Царском селе» краковский польский был для Барыло и Гривны родным, в этом у Максима не было никаких сомнений. Необходимо будет уточнить, от какой партии или мажоритарного округа они избирались в Раду, хотя, по большому счету, это ничего толком не объяснит. Какая-то эта история с бочонками совсем глупая и непрофессиональная. Историк, понимая, что простота хуже воровства, вдруг заволновался. Будет Гривна ждать, пока Максим доедет до Збаража, или решит захватить его прямо в ложе киевской Оперы — это можно было выяснить только опытным путем, а Максим никак не хотел рисковать ларцом Богдана Великого и уж тем более тайной поляны Молний.

Пройдя мимо памятника Ярославу Мудрому, оперу о котором ему предстояло слушать через полтора часа, Максим с трудом заставил себя не сворачивать с Владимирской улицы. Он все же пошел не по той ее стороне, на которой находилось здание в виде уменьшенной копии знаменитого квадратного дома на московской Лубянке. Не хватало ему самому зайти в него и сдаться. Однако обошлось. Максим без приключений вышел на Софийскую площадь, купил у древнего собора букет цветов и положил его к памятнику неистовому Богдану, попросив его о помощи. От гетмана вдруг вылетел порыв ветра, толкнувший его в сторону Андреевского спуска. Максим, собиравшийся повернуть назад, к Опере, подчинился примете-совету и двинулся по Владимирской дальше. Пересекая Большую Житомирскую, историк специально для своих теней спросил стоявшего на перекрестке полицейского, правильно ли он идет к музею Михаила Булгакова.