Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

— О Господи!.. Дядюшка!.. Какая радость!.. Но ты-то, глупая курица, почему до сих пор не пригласила его войти? И называй его: господин аббат! Слышишь, господин аббат, и никак иначе!

Мадлена, которой ничего не стоило спутать лакеев с жандармами, а кюре с аббатом, помчалась исполнять поручение. Ее неотступно мучил вопрос — зачем богатые только и делают, что усложняют жизнь и себе, и людям, и какое они находят в этом удовольствие.

Поцеловав дамам руки — этой привилегией старый дворянин дорожил особенно — и произнеся длинное приветствие, от которого настоящий французский кавалер также не мог отказаться, аббат начал беседу. Графиня поделилась с ним своими страхами перед дерзкими разбойниками, с каждым днем все сильнее бесчинствовавшими в округе. Некогда спокойный край трепетал перед бандитами — даже среди бела дня люди боялись покидать свои жилища, а все ночи напролет тряслись от страха. Разве можно так жить дальше?..

— Это знамение времени, дорогая племянница! — отвечал аббат. — Что вы хотите, ведь и управляют нами те же неизвестно откуда взявшиеся мошенники, дорвавшиеся до власти!

— Мы не можем чувствовать себя в безопасности, ведь бандиты вполне могут предположить, что за стенами нашего замка спрятаны несметные богатства!

— Увы, боюсь, вы правы, дитя мое. Почему бы вам не переехать ко мне в Фарронвиль, под защиту прочных стен и рвов моего замка, который в состоянии выдержать осаду целой армии разбойников?

— Благодарю вас, дядюшка, я уже об этом думала, но…

— А раз думали, черт возьми, что же вас останавливает?

— Боюсь стеснить вас, нарушить вашу размеренную жизнь.

— О, похоже, вы считаете меня старым пнем, вросшим в землю, или старой клячей, привыкшей бегать по кругу в манеже!

— Бог мой, дорогой аббат, я ни о чем подобном даже не помышляла!

— Ваш приезд доставит мне только радость. Улыбки юных племянниц озарят мрачные стены крепости, где с наступлением темноты я томлюсь от скуки, словно сыч в клетке. У меня десять отважных слуг — все бывшие солдаты. Вечером мы поднимаем мост или же выставляем караул, как в военное время, и я не советовал бы бандитам приближаться к замку на расстояние выстрела — мои люди уложат их на месте. Вы спросите: зачем столько предосторожностей? Да Бог мой, все очень просто! Я богат. У меня есть произведения искусства, к которым я очень привязан и которые хочу оставить вам в целости и сохранности.

— Надеюсь, это случится еще не скоро, дядюшка.

— Разделяю ваши надежды. Однако, чтобы завещать вам свое имущество, мне нужно его сохранить. К тому же было бы крайне неприятно, если бы негодяи ворвались и стали хватать грязными лапами дорогие моему сердцу вещи — картины, украшения, серебряную посуду, произведения искусства, церковное облачение, словом, все, что составляет гордость моего уединенного жилища. Поэтому я счел нужным завести надежную охрану. Все знают, что я могу себя защитить, и потому мерзавцы, что грабит жителей наших славных равнин, не осмеливаются нападать на меня.

— Дорогой аббат, вы меня убедили. Если бандиты станут и дальше бесчинствовать в наших краях, мы переедем к вам.

— Ну вот, теперь я буду с нетерпением ждать очередного громкого преступления, раз уж иначе мне никак не заманить вас к себе в гости… Но давайте поговорим серьезно, а именно о моем наследстве.

— Не сейчас, дорогой дядюшка, для этого у нас еще будет время. Это слишком печально, хотя, признаю, одно ваше слово может оживить любую беседу.

— Вот и прекрасно! Давайте живо и весело побеседуем на предложенную тему. Несколько дней назад меня посетил несчастный Пьер Лежен, фермер из Монгона. Жизнь его окончательно разбита, он хочет продать ферму и переехать куда-нибудь в город. Он рассказал, что ферма была продана ему с правом обратного выкупа виконтом де Монвилем, а так как сроки, установленные для выкупа, прошли, Лежен стал законным владельцем Монгона. Он предложил мне купить ее за пятнадцать тысяч ливров наличными, и я согласился.

— Действительно, удачная покупка, — рассеянно заметила графиня.

— И эта покупка непосредственно касается вас, дорогая племянница.

— Каким образом?

— Сейчас увидите. В ашерском приходе у меня нет ни клочка земли, и я подумал, что купчую на Монгон нужно составить на имя моей внучатой племянницы Валентины. Это будет наш с вами подарок к ее свадьбе. Если меня при этом случайно не окажется, то вы проследите за тем, чтобы Монгон вошел в ее приданое.

— Дядюшка!

— Да, именно!.. настоящий дядюшка, единственный смысл существования которого состоит в том, чтобы делать маленькие сюрпризы. Главное, не возражайте! Рене тоже не останется обделенной, я приготовил для нее не менее ценный подарок. Все решено, возражения не принимаются! Да, раз уж речь зашла о свадьбе, нет ли у вас кого на примете для Валентины?

— Я как раз собиралась сказать вам — виконт де Монвиль просил у меня руки дочери. Я не ответила ему ни да, ни нет и предоставила возможность самому заслужить расположение Валентины.

При имени Монвиля аббат нахмурил брови и шумно втянул понюшку табаку.

— Кх!.. Кх!.. Монвиль, этот… весьма сомнительный виконт…

— Но, дядюшка, его дворянство вполне доказано, — живо перебила графиня.

— Я в этом пока не усомнился, дитя мое…

— Тогда в чем же вы можете его упрекнуть?

— В его прошлом увлечении революцией! Противней всего, что этот парень с подозрительной легкостью перекрасился из красного в белый! Черт побери! Мнения не меняют с той же легкостью, что и перчатки. А что Валентина думает об этом воздыхателе?

— Она с ним холодна, вежлива и хочет подождать.

— Юная девушка поступает как умудренная опытом женщина. Валентина права — подождем. Разумеется, нельзя не учитывать и мнение Бувара, оно вполне заслуживает доверия. Бедный Бувар!.. Такое страшное несчастье! Послушайте, племянница, как бы я ни был привержен старому режиму, я бы с большим удовольствием отдал свою дочь замуж за одного из тех людей, что скроены по мерке судьи из Базоша или его сына.

— Нет!.. Замуж за санкюлота?! [1325] Санкюлот — распространенное название человека из народных масс в революционной Франции. Так называли простолюдинов, ходивших в длинных панталонах, в отличие от дворян и богатых буржуа, носивших короткие штаны («кюлот») и длинные шелковые чулки. Нет, вы не можете так думать!

— За санкюлота — нет! За патриота — да! За пылкого, истинного патриота, с которым я готов сражаться бок о бок и которым я восхищаюсь, ибо эти люди достойны славы античных героев. Но, прошу вас, оставим этот разговор. Я был бы в отчаянии, если бы ненароком стал навязывать свое мнение. Однако прежде, чем мы сядем за стол, позвольте позвать Любена, моего доверенного человека, и распорядиться насчет наших дел.