Луи Буссенар - Избранные произведения. III том [компиляция]

— Валентина, милая, как я страдаю!.. Боже мой, как я страдаю!..

— Мужайся, Рене! Собери силы, я буду утешать тебя… Жизнь и со мной обошлась жестоко…

— Неужели это правда, то, что сказала Мадлена?! Это страшное известие?..

— Будем надеяться, что нет. Ты же знаешь, крестьяне часто преувеличивают. Возможно, просто несчастный случай, падение с лошади…

— Да, конечно, — согласилась Рене, цепляясь за эту мысль, и ее мертвенно-бледные щеки слегка порозовели. — Конечно, иначе…

— Значит, ты любишь его, милая Рене, — сочувственно произнесла Валентина, и на губах ее появилась легкая улыбка, которая, однако, быстро исчезла.

— Не знаю, может быть, именно это чувство называют любовью, — тихо ответила Рене, и нежный голос ее задрожал, — только когда я услышала, что он умер, мне показалось, что я сама вот-вот умру.

— Прости, дорогая, что я проникла в твою тайну… но я сохраню ее здесь! — и Валентина положила руку на сердце. — Впрочем, я уже давно подозревала, что все обстоит именно так, и рада за тебя, потому что капитан во всех отношениях достоин любви, тем более что ваши чувства взаимны, хотя он тебе никогда не признавался в них.

— Неужели это чувство — действительно любовь? Это нежное и жестокое чувство, которое то беспричинно опьяняет тебя, то терзает душу, разрывая ее на тысячи кусков…

— Да, я думаю, это именно оно.

— Но есть еще что-то, чего я не могу объяснить.

— Послушай, дорогая, хочешь, я расскажу, что ты чувствуешь?

— Да! Но, умоляю, попроси тетю послать кого-нибудь, чтобы как следует все разузнали. Для меня жизнь как будто остановилась.

— Я сама пойду и распоряжусь — пошлю Эжена на лошади.

Оседлав коня, слуга стремглав помчался в Базош.

Вернувшись, Валентина села возле кузины, которая уже улыбалась сквозь слезы.

— Твое волнение, стремление поскорей узнать, что случилось на самом деле, — все говорит о том, что ты влюблена. А когда любишь, все, что не имеет отношения к любимому человеку, представляется неважным и неинтересным. Нет ничего, кроме него! По крайней мере, в минуту опасности мы помним только о нем и ради него без колебаний пойдем на любые жертвы!

— Это правда!

— Когда любишь, начинаешь верить и в божественное счастье, и в непоправимые катастрофы, окружаешь себя химерами, и зачастую самые ничтожные события нашей жизни становятся неизмеримо важными… Слово, взгляд, звук любимого голоса могут привести в восторг или повергнуть в отчаяние. А как коротки часы! Как летит время! Бывает, что вовсе перестаешь замечать, как оно идет!

— Ты права!

— Когда мы в разлуке с возлюбленным, как хочется уединения! Какое наслаждение — в одиночестве переживать минуты последнего свидания, вспоминать мельчайшие детали, все, вплоть до самых нескромных, вспоминать взгляды, которыми сопровождались те или иные слова, голос любимого! Какое горе, когда вдруг понимаешь, что забыла сказать что-то очень важное! И обещаешь себе при ближайшем свидании исправить оплошность!

— Мне прекрасно знакомо все, о чем ты говоришь! Валентина, ты так точно описала, что творится сейчас со мной! Но, значит, ты тоже любила?

— И люблю по-прежнему, люблю страстно и верю, что мой избранник самый благородный и верный человек на свете! Я люблю его, но вот уже два года оплакиваю нашу любовь… Это грустная история, я расскажу ее тебе позже, сестричка. Сегодня рана слишком кровоточит. Поговорим лучше о тебе. Ты не могла сделать лучшего выбора… И как давно ты его любишь?

— С первой минуты! — покраснев, ответила Рене, и на глаза ее навернулись слезы. — Но я не могла разобраться в собственном сердце, и только ужасное несчастье, которое случилось сегодня, открыло мне истину. Я поняла, сколь глубока моя любовь, и с гордостью открываюсь тебе.

— Ты не ошиблась, Рене! Этот отважный воин достоин тебя. Душа его чиста, а твоя любовь будет хранить его. Вы еще увидитесь.

— Как ужасны часы ожидания!

— Дитя! — нежно, как мать, произнесла Валентина, — твоя жизнь только начинается, печаль впервые поразила твое сердце. Но ты можешь хотя бы надеяться, тогда как я…

— Так, значит, ты страдаешь!

— Очень!

— Но ведь ты тоже надеешься…

— Да, Рене! Но иногда жизнь особенно тяжело давит на плечи, и мне кажется, что мрак, в котором я так давно блуждаю, никогда не рассеется. Но довольно вспоминать об этих горестях… Мои несчастья вряд ли помогут излечить твою печаль. Осуши глаза, сестричка, и делай как я — будь внешне спокойна и постарайся, чтобы моя матушка не проникла в твою тайну.

О Леоне Буваре по-прежнему не было известий. Население, до крайности взбудораженное новым дерзким преступлением, во весь голос требовало вмешательства полиции и поимки бандитов. Однако новые власти имели в своем распоряжении только слабо организованных и плохо обученных солдат, а потому их действия не могли принести желаемого результата. Все бездействовали, прежде всего потому, что не было средств для исполнения задуманного. Делали, что могли, то есть почти ничего, зато составляли бесчисленные, совершенно бесполезные протоколы. По дорогам разъезжали жандармы, а в результате все оставалось по-старому, лишь отчаяние населения возрастало.

Тем временем в Шартре провели расследование, в очередной раз подтвердившее, какой слаженной организацией, прекрасной экипировкой и великолепной осведомленностью отличалась банда Фэнфэна. Служебное письмо, направленное капитану Бувару о предоставлении ему полка легкой кавалерии, оказалось подложным! Все необходимые вензеля и печати, равно как и подписи чиновников, было не отличить от подлинных. Представители военных властей ошиблись так же, как и капитан Бувар, прежде неоднократно державший в руках подобного рода документы.

Итак, из обоих происшествий сам собой напрашивался вывод — или банда Фэнфэна располагала собственной типографией, где работали люди, способные подделывать печати и подписи, или же документы были изготовлены самими должностными лицами. Это предполагало, что у Фэнфэна были сообщники среди государственных чиновников, или же — что гораздо хуже — необычайную ловкость бандитов. Дело осложнялось тем, что письмо пришло непосредственно из Парижа, прибыло со специальным нарочным, который каждые два дня доставлял государственные депеши. Разумеется, никто не смог узнать, откуда пакет был отправлен на самом деле! В письме содержался прямой ответ на просьбу, направленную Буваром верховным властям, и несчастный офицер никак не мог заподозрить, что читает фальшивку, сфабрикованную Фэнфэном, который с поистине дьявольским искусством изыскал способ доставить ее адресату.

Здоровье постепенно возвращалось к старому Бувару. Однако полученный удар резко изменил характер несчастного судьи. Он погрузился в мрачную, безысходную печаль, которая постоянно увеличивалась, ибо время шло, а новостей не было, и старик, как ни старался, не мог побороть тоску.