Луи Буссенар - Избранные произведения. II том

Возвращение на ферму. — Среди пламени. — Динамитный патрон. — Спасительный взрыв. — Бешеная скачка. — Меткий огонь. — Спасение. — Бурский картофель. — Замысел капитана Сорвиголовы. — Трогательное прощание. — Переодевание.

Оставался единственный выход. Единственный и отчаянный. Но Сорвиголова со свойственной ему решительностью не колебался. Он сорвал с себя уланский доломан, накинул на голову своего пони, плотно закрыв им глаза и ноздри животного, а рукава обвязал вокруг шеи.

— Сделайте то же! — сказал Жан удивленным товарищам.

Те, ничего не понимая, беспрекословно повиновались.

— За мной! — послышался короткий приказ командира.

И, пришпорив лошадку, Сорвиголова бешеным галопом понесся к пролому в стене фермы. Остальные помчались следом: и это понятно, ведь они сопровождали бы своего капитана даже в ад.

Путь через брешь, рядом с которой полыхали набитые маисовой соломой сараи, был поистине ужасен. Но и усадьба, куда всадники влетели во весь опор, чтобы тотчас исчезнуть в вихре дыма и пламени, оказалась не лучше преисподней. На смельчаков обрушивались пылающие головешки, их лизали языки огня, едкий и удушливый дым стеснял дыхание. Испуганные кони фыркали, пятились и бились.

Молокососы пробились в центр усадьбы. Здесь также стоял нестерпимый жар. Однако, тесно прижавшись друг к другу, можно было, по крайней мере, не так опасаться летевших со всех сторон головешек.

Не подумайте, что отчаянная обстановка хоть чуть смутила наших сорванцов. Они были стойкими, эти ребята!

Фанфан даже и тут не упустил случая пошутить.

— Эй, Папаша! — крикнул он. — Гляди-ка, твоя борода так и пылает, а ваша, доктор, мирно поджаривается.

С минуты на минуту положение друзей все ухудшалось, хотя и трудно было представить себе что-нибудь более страшное. Воздух до того раскалился, что обжигал горло. Пони, задыхаясь, поднимались на дыбы и брыкались.

— Черт побери! — ворчал Фанфан. — Мы прямо-таки раскаленные угли глотаем. А ну-ка, сударь Коко, прекрати свои штучки! Ты ведь не на свадьбе, да и хозяин твой тоже! — прикрикнул подросток на свою лошадку, окрещенную так в честь его любимого конька, погибшего в день казни Давида Поттера.

До молокососов доносились оскорбительные выпады англичан. Уланы стояли шагах в пятидесяти от пролома двумя группами: одна стерегла у бреши, другая — у ворот, превратив, таким образом, ферму в западню для своих врагов. Кавалеристы спокойно выжидали появления осажденных либо их гибели в пожарище. Безвыходное положение, в котором оказались бесстрашные бойцы, видимо, очень забавляло солдат.

Но куда же девался Сорвиголова, только что покинувший товарищей? Не сказав никому ни слова, он погнал своего пони сквозь густую пелену черного дыма, в которой то и дело вспыхивали длинные языки пламени. Достигнув стены, извлек из кармана последний динамитный патрон, который, заранее снабдив его бикфордовым шнуром, таскал с собой с риском погибнуть от взрыва. Спешившись, юноша спокойно уложил опасный груз у самого основания каменной ограды и, с опаленными ресницами и едва дыша, вскочил на лошадь и вернулся к своим.

— Внимание! — произнес он хриплым голосом.

На молокососов то и дело летели искры и горящие головешки. Пони, обжигаемые огненным вихрем, начинали беситься, и справляться с ними становилось все труднее. Да и сами бойцы были в сильных ожогах. На дымившихся рубашках появились прорехи, сквозь которые виднелась вздувшаяся волдырями кожа. Бедняги гасили огонь сильными шлепками по своим бокам и груди и стоически, без жалоб и стонов, ожидали смерти или спасения.

После возвращения Сорвиголовы прошло полминуты — тридцать секунд неимоверных мук! И вдруг раздался громоподобный грохот, заглушивший и рев огненной бури, и крики англичан. Затряслась под ногами земля, и часть раскаленной добела стены рухнула.

— За мной! — крикнул командир разведчиков.

Из растрескавшихся губ его соратников вырвался вопль — вопль надежды и облегчения.

Капитан дал шпоры своему пони и первым ринулся в огненное горнило. Лошади, обезумев от жара, исходившего от тлевших доломанов, которыми были обвязаны их головы, исступленно понеслись среди пылавших бревен, раскаленных камней и полыхавших снопов и, проскочив новый пролом, карьером умчались в степь, где с них смогли наконец сорвать загоревшееся тряпье.

Беглецы проскакали уже четыреста метров, прежде чем уланы их заметили и бросились вслед.

Рослые кони, подгоняемые криками и ударами шпор, мчались с изумительной быстротой. Но и бурские лошадки, раздраженные ожогами, не сдавали, и расстояние между противниками не уменьшалось.

Пони, издавна привыкшие передвигаться среди исполинских растений Африки, умудрялись, как крысы, проскакивать между высокими стеблями, в которых путались ноги английских скакунов. И в конце концов молокососы, менее чем за четыре минуты пройдя два километра, значительно опередили врагов.

При всей своей смелости уланы все же были вынуждены прекратить погоню и повернуть назад: они слишком оторвались от своих и, оказавшись в непокоренной зоне, опасались встречи с неприятельской кавалерией.

Бешеная скачка успокоила бурских лошадок, и они заметно сбавили ход.

— Хаки убираются восвояси… Честное слово, убираются! — воскликнул, оглянувшись, Фанфан. — Можно теперь и передохнуть, а, хозяин?

— Стоп! — скомандовал Сорвиголова.

Все одиннадцать пони остановились как вкопанные, и… молокососы очутились лицом к неприятелю! Храбрецы, не сговариваясь, схватили винтовки: борьба настолько вошла в их обиход и так соответствовала темпераменту отважных бойцов, что они уже снова рвались в битву. О, находись в распоряжении их командира хотя бы человек тридцать!

До англичан было не более шестисот метров.

— Не поддать ли им жару, а, хозяин? — спросил Фанфан с фамильярностью, не имевшей ничего общего с воинской субординацией.

— Попробуем! — ответил юный командир.

Молокососы навели ружья на отряд улан.

— Пли!

Несколько секунд выстрелы гремели без перерыва. Неприятель пришел в смятение: люди судорожно вскидывали руки и кубарем валились с лошадей, кони вздымались на дыбы и падали, мелькали пики. Настигнутые на таком расстоянии метким огнем, остававшиеся в живых англичане, ряды которых быстро таяли, сочли за лучшее ретироваться и скоро исчезли из виду.

— Увы! — произнес как бы в заключение Сорвиголова. — Больше нам здесь нечего делать. Так продолжим свой путь и попробуем добраться до Винбурга.

Вскоре молокососы доехали до полноводной реки: то был Верхний Вет, один из левых притоков Вааля. Вконец истомленные, умирая от жажды, покрытые ожогами, они с наслаждением бросились в красноватый поток и, фыркая от удовольствия, плавали, ныряли и жадно глотали свежую речную воду, — словом, вознаградили себя за недавние лишения.