Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя [калибрятина]

Суть в том, что, не очень понимая как и почему, мы оказались втянутыми в войну. Она была поистине странная и почти комическая. Война столкнула, с одной стороны, русских ссыльных, одетых в лохмотья, вместе с камчадалами, все еще носившими шкуры сибирских зверей, а с другой – толпы вооруженных копьями туземцев, в островерхих соломенных шляпах, которые помогали китайским всадникам, истекающим потом в своих стеганых доспехах.

Нас было немного, зато мы располагали мушкетами, пушками и камнеметами, один грохот которых вгонял в ужас противника, привыкшего сражаться саблями и стрелами. На зеленых холмах Формозы, в удушающей жаре, на протяжении многих часов разворачивалось целое действо, заключавшееся в перемещениях разномастных воинских частей, которые то выказывали верх воинского достоинства, выступая единым фронтом, то впадали в панику, когда в полном беспорядке кидались назад при первых выстрелах нашей артиллерии. Я дирижировал этими передвижениями, стоя на скалистом холме и вспоминая о миниатюрных войнах, которые по приказу отца разыгрывали его вилланы. Здесь точно так же развлекался большой ребенок, и его игры, забавные и бессмысленные, были очень далеки от мрачной резни настоящих сражений, в которых я позже участвовал. Все происходящее напоминало мне светский выезд на охоту, где роль дичи играли босые крестьяне, едва вылезшие со своих рисовых полей, для которых такая баталия была лишь дополнительной повинностью. Вечером настал час подсчета трофеев, ибо победа была полной. Правитель, против которого мы сражались, был взят в плен, его город захвачен, а провинция, которую он отдал китайцам, присоединена к землям нашего союзника Хуапо. Дон Иеронимо завоевал в этой битве звание генерала кавалерии. Можно было надеяться, что слава нашего идальго останется в веках.

Обливаясь потом во влажной жаркой атмосфере зеленого острова, мы праздновали далеко за полночь. Мои товарищи были завалены добычей, захваченной у врага. Союзники отблагодарили нас роскошными дарами, среди которых было много крупных жемчужин. Будь мы разбиты или если бы среди нас оказались убитые и раненые, мы бы, конечно, задумались, имело ли смысл ввязываться в войну. Но раз уж мы вышли из нее целыми и невредимыми, да еще и победителями, то с полным основанием сохраняли иллюзию, что были правы.

Только много позже, когда корабль, нагруженный продовольствием и множеством сладостей, которыми мы запаслись на острове, снова вышел в море, нас охватила странная тоска, которая следует за обильными возлияниями. Еще и сегодня это краткое пребывание на Формозе остается для меня самым загадочным и непонятным эпизодом нашего кругосветного плаванья.

По крайней мере, своими военными подвигами мы завоевали обещание Хуапо предоставить нам место для колонии. Таким образом, на обширном пространстве от необитаемых земель, где Охотин властвовал над рыбами и медведями, до богатых островов в теплых океанах, куда иногда заносило португальских иезуитов и ревнивых испанцев, нам раз за разом предоставлялась возможность однажды вернуться и основать королевство. Располагая этими ценнейшими сведениями, мы направились к берегам Китая, торопясь как можно скорее достичь Макао.

IV

Небо хмурилось, дни и ночи напролет лил дождь. То и дело гремели грозы. Приходилось не только бороться с мощными течениями, идущими с севера на юг, нас грозили в любую секунду опрокинуть огромные валы. Фок-мачта сломалась. Эти испытания совсем лишили нас сил, тем более что предшествующие стоянки породили в нас уверенность, что самые страшные опасности уже позади.

Только мысль, что мы почти добрались до Китая, нашего пункта назначения, давала нам мужество и энергию бороться со стихиями. Никто еще не совершал подобного путешествия, и я уверен, что, пускаясь в путь, никто из нас всерьез не верил, что нам это удастся. Однако пятнадцатого сентября ветер ослабел, ливень сменился теплым дождиком и мы приблизились к первым прибрежным китайским островам. Вокруг корабля вились черные змеи. Лот показывал глубину в тридцать саженей, поднимая со дна песок и гнилые ракушки. Многочисленные рыбаки окружили нас, предлагая купить рыбу. Они знали несколько слов по-португальски, и, объясняясь на этом языке, мы сумели отыскать среди них лоцмана, который мог повести нас на Макао.

Мы продолжили путь опять под дождем и сильным ветром, но благодаря указаниям лоцмана больше не боялись затонуть. Следующие часы были странными. Вдали по левому борту проплывали темные очертания Китая. Мы шли под спущенными парусами, и укрепленному такелажу больше не грозили повреждения. Все были на ногах: женщины в застиранных лохмотьях, которых они не меняли еще с Сибири, мужчины с голыми торсами, по которым струился теплый дождь, с загорелыми после пребывания на солнце телами и лицами, закаленными ледяным воздухом полярных окраин. Мы с Афанасией стояли на полуюте, обнявшись, со слезами на глазах, и благодарили Провидение, сделавшее нам чудесный подарок, даровав судьбу, которая еще не доставалась никому на земле.

Даже вахтенный, который вел корабль, следуя указаниям лоцмана, не отрывал глаз от черной каймы, грубо прорисованной на западе. Вот уж поистине сила слова: сущему пустяку, всего лишь линии, пролегшей между пространством небесным и морским, простое слово «Китай» придавало мощь и поэтичность. Это была закраина необъятных степей и гор, но главное – место, где перед нами откроется весь мир. И не только мир вод и минералов, в беспредельности которого мы блуждали, но и мир людей, городов и деревень, дорог и портов. В этом мире пишут книги и исполняют музыку. Из него мы были изгнаны, но по-прежнему к нему принадлежали.

Наконец лоцман велел нам править к берегу, и мы бросили якорь в бухте Тамасоа, в глубине которой расположен город Кантон. Над берегом господствовала крепость. Мы приветствовали ее тремя выстрелами из пушки, и она ответила нам тем же. Лоцман сошел на землю и вернулся в сопровождении мандарина, который был начальником порта. С ним был переводчик, говоривший на латыни.

По просьбе китайского вельможи я рассказал свою историю. Описывая длинную череду наших испытаний, я чувствовал, что готов заплакать. Но очень скоро мне пришлось осознать неожиданное обстоятельство: наши приключения были полны страданий и необычайных моментов – для нас, поскольку мы их пережили. Но другим было трудно, а то и невозможно в них поверить. Этот мандарин, вообще-то человек любезный и благорасположенный, стал первым слушателем среди многих других, кто в ответ на мой рассказ хмурил лоб и смотрел недоверчиво. Выслушав меня, он покачал головой. Потом воскликнул, что прибытие в Китай венгра через холодные северные моря и берега Аляски кажется ему самой невероятной историей, которую ему доводилось слышать за всю жизнь, проведенную бок о бок с моряками.