Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя [калибрятина]

В этой запутанной ситуации Август боялся потерять заработанный им в правительстве кредит доверия, а с ним и преимущества, которые он собирался из него извлечь. Поэтому он старался держаться в стороне от философских и религиозных распрей. Однако любопытство подталкивало его принять приглашение барона: он рассчитывал отыскать Башле и надеялся получить сведения о нем у его давнего соратника.

Последние соображения перевесили, и мы отправились к Гольбаху. Я опасалась, что там меня ждут те же унижения, что и на прочих званых ужинах. Но с самого нашего появления в особняке на улице Сен-Рош я была приятно удивлена совершенно иным к себе отношением. Когда мы прибыли, барон поспешил приветствовать нас. После полудня прошел дождь, и почва была влажная. Обычно аристократы остерегались пачкать свою изящную обувь. Но обувь Гольбаха, как и весь его наряд, не боялась непогоды. Вернувшись накануне из своего замка в Эсе, он не стал ничего менять в привычном облачении: те же тяжелые кожаные башмаки, в которых он ходил по сельским дорогам, одежда из плотной ткани, расстегнутый ворот рубашки. Это был мужчина лет пятидесяти, не слишком изящный, но нрава простодушного и веселого, отличавшийся грубоватой немецкой прямотой. Когда Август заговорил с ним на родном языке, тот в ответ громко рассмеялся и стиснул его в объятиях. Он помог мне выйти из экипажа, взяв кончики моих пальцев в свои мозолистые руки садовника. Потом, глядя на меня с восхищением, помог подняться на крыльцо. Как ни странно, я не почувствовала того легкого отвращения, которое обычно вызывали во мне масленые взгляды принимающих нас хозяев. Они казались мне оскорбительными, свидетельствуя о том, как мало заботила этих престарелых ловеласов моя честь. Глаза Гольбаха не выражали ничего подобного, в них читалось искреннее и бескорыстное восхищение творением природы. Точно так же он мог бы смотреть на полевой цветок или на лебедя, плывущего по водной глади пруда.

Август в очередной раз пробормотал что-то невнятное, представляя меня. Барон обернулся и взглянул ему в лицо:

– Вы не женаты?! – воскликнул он.

Я испугалась, но, когда Август в крайнем смущении ответил, что нет, Гольбах снова обратился ко мне.

– Вот и славно! – сказал он с широкой улыбкой. – И остерегайтесь брачных уз. Наши священники без зазрения совести заставят вас произнести кучу абсурдных клятв. Но единственный ваш долг – быть счастливыми. Свободно пользуйтесь тем, чем природа так щедро наделила вас для радости. Ну же, проходите.

И, подхватив нас обоих под руки, он двинулся в гостиную.

Мы увидели человек десять. Окна были распахнуты в сад, присутствующие гости разбились на небольшие группы. Некоторые сидели в больших, обитых бархатом креслах, другие предпочитали облокотиться о подоконник или же прислониться к оконной раме. Я отметила, что дамы были изящно одеты, но не выказывали того высокомерного притворства, с которым я сталкивалась в других домах. Было в этих женщинах нечто особенное – если не небрежность, то по меньшей мере свобода, что и придавало их туалетам изысканность и завершенность. Впрочем, это сказывалось и в манерах. Одна из женщин оседлала подлокотник глубокого кресла, другая уселась на низком подоконнике, свесив ноги наружу, изящно повернувшись спиной к присутствующим. Еще одна, постарше, склонившись, гладила огромного бургундского дога. Грязные лапы собаки оставляли на паркете заметные следы – он явно недавно бегал на природе.

У меня возникло ощущение, что мы попали в семью, и я снова ощутила атмосферу вечеров, которые проводила рядом с матерью, когда мои сестры были еще с нами, до нашего отъезда на Камчатку, – время беспечных бесед, исполненных мечтаний и нежности.

Барон представил меня только по имени, при моем появлении раздались приветственные возгласы. Потом он объяснил, что мы с Августом прибыли с Дальнего Востока, откуда сбежали на похищенном корабле. Послышались восхищенные восклицания; нас усадили в кресла, одна из женщин принесла бокалы с шампанским. Потом нас попросили рассказать о путешествии. Когда в саду стемнело, мы перебрались за стол, накрытый в небольшой столовой, на стенах которой были развешены гипсовые барельефы с изображением античных сцен. Беседа продолжалась допоздна. Самым замечательным было не любопытство присутствующих. Повсюду, где бы мы ни появлялись, нас встречало одно и то же нетерпеливое желание узнать подробности нашего странствия. Новым было то, что здесь расспрашивали нас обоих. Обычно Август рассказывал один, и женщинам, жадно ловившим каждое его слово, даже в голову не приходило спросить о чем бы то ни было меня. Мне же ничего не оставалось, кроме как стушеваться. А в доме барона, напротив, я чувствовала себя так же, как здесь, у вас, господин Франклин: я могла спокойно вести рассказ. Подобное положение было для меня непривычным, да и мой французский был еще так далек от совершенства, что я смутилась. Потом мало-помалу освоилась. Женщинам не терпелось узнать, что я перечувствовала за время путешествия. Август странно на меня поглядывал: думаю, в тот вечер он узнал кое-что новое, о чем я никогда ему не говорила…

Чуть позже, совершенно освоившись, Август решился задать вопрос о своем воспитателе.

– Башле! – воскликнул Гольбах. – Вот уж о ком я давно не вспоминал! А ведь мы часто виделись во времена нашей молодости. Он постоянно якшался с маленьким аббатом, которому я никогда особо не доверял, – с этим надутым Кондильяком. Стало быть, вы знали Башле?

Август рассказал, какую роль тот сыграл в его детстве и как постыдно закончилось пребывание учителя в замке отца.

– Бедняга Башле. Он был отчасти похож на Жан-Жака: неуравновешенный резонер, кастрированный религией и оттого не помышлявший о радостях жизни.

– Скажите, где я могу его найти? Для меня было бы великой радостью снова его повидать.

– Как! – воскликнул Гольбах, невольно отпустив просторечное немецкое словцо. – Вы не знаете, что он умер?

– Нет, я не знал.

Август пытался выглядеть достойно, но я видела, что он потрясен.

– Умер, точно умер, – мрачно повторил барон. – И самым глупым образом, если только в данном случае вообще можно говорить об уме.

– Как именно?

– Замерз насмерть, переходя через Альпы. Эти сволочи кюре ловят легкую добычу в тех ледяных краях. Они основали приют на перевале Гран-Сен-Бернар. Там пролегает оживленный путь, который часто выбирают те, кто хочет добраться до Франции из Италии или еще более дальних стран. В ненастную погоду многие бедолаги из-за шквального ветра так и застревают во льдах. Монахи помогают им, когда могут, – лишнее доказательство, что при некотором старании даже из этих паразитов можно извлечь какую-то пользу…