Мария Кича - Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур

К началу 1930-х годов в Стамбуле работали три фабрики, ежемесячно выпускающие до 2 т героина – кроме вышеупомянутой японской фабрики, сюда перевели два французских производства. Бо́льшая часть из 251 т турецкого опиума, экспортированного во Францию, предназначалась для фабрик, расположенных возле Парижа. Одна из них принадлежала «Центральной компании по торговле алкалоидами» Поля Мешелера, другая – «Индустриальному обществу органической химии» Жоржа Девино. Эти фабрики облегчили поставки наркотиков в США, Египет и на Дальний Восток. В 1930 году французское правительство аннулировало лицензию Девино, и он построил аналогичную фабрику в северном предместье Стамбула; тогда же Мешелер организовал производство в Эйюпе. Он сотрудничал с турецким наркоторговцем Эли Абуисаком, переправлявшим наркотики в Европу на итальянских судах под покровительством лидера марсельской мафии Пола Вентуры.

В 1931 году деятельность французских фабрик была прекращена (этим занимался глава Постоянного центрального опиумного совета Лиги Наций [87] Лига Наций – международная организация, основанная в результате Версальско-Вашингтонской системы в 1919–1920 годах по итогам Первой мировой войны; предшественница ООН. ). Послу США в Анкаре Джозефу Грю доложили, что турецкое правительство решило приостановить работу этих производств и опечатать запасы имевшейся в наличии готовой продукции. В Лигу Наций поступил запрос предоставить список иностранных торговцев наркотиками в Турции – и в итоге осенью 1931 года Девино и Мешелер были депортированы.

Дипломатическое давление на Турцию продолжил преемник Грю – Чарльз Шеррилл. Он убедил Ататюрка, что Стамбул угрожает здоровью человечества – и что наркомания распространяется среди офицеров турецкой армии. В 1932 году была разработана программа против нелегального оборота опиума; однако спустя 20 лет Гарри Энслинджер – директор Федерального бюро США по борьбе с наркотиками – говорил о Турции: «Там нет никакого контроля ни над производством, ни над распределением опиума. Там имеется множество подпольных героиновых лабораторий».

Ситуация не менялась десятилетиями. В 1936 году Хемингуэй опубликовал рассказ «Снега Килиманджаро». Его герой уезжает из Стамбула в Анатолию – и поезд идет полями, засеянными маком. Выращивание мака позволяло тысячам турецких крестьян зарабатывать деньги. США протестовали – в Нью-Йорк и другие американские города текло слишком много турецкого героина; но попытки остановить изготовление наркотиков в Анатолии не увенчались успехом. Позиция США по «опиумному вопросу» и их попытки противодействовать Турции в плане производства наркотиков воспринимались турецким правительством как покушение на национальные основы государства. В 1974 году премьер-министр Мустафа Бюлент Эджевит заявил: «Наш национализм не просто начертан на уличных стенах. Наш национализм начертан на земле Кипра, на морском дне Эгейского моря и на маковых фермах Анатолии».

Сегодня турецкие власти усиленно борются с производителями и продавцами наркотиков. Сладкий дым в Топхане – из модных кальянных, он не имеет ничего общего с марихуаной. В районах вроде Тарлабаши и Сулукуле регулярно проводятся полицейские операции. Уличных наркоторговцев – так называемых торбаджи («сумочников») – выслеживают и арестовывают. Как правило, торбаджи – это крестьянский парень из анатолийской деревни, перебравшийся в Стамбул. За полгода незаконной деятельности он успевает приодеться, накупить дутых золотых украшений – и попасть в тюрьму в среднем на 10 лет.

Еще один оттенок в палитре стамбульских запретных удовольствий – публичные дома (генелев). Богатый портовый город на берегах Босфора никогда не слыл пуританским. Византийская империя унаследовала от греков и римлян традиции античной проституции во всех ее проявлениях. Труды Прокопия Кесарийского свидетельствуют о том, что продажная любовь в Константинополе достигла колоссальных масштабов. По замечанию немецкого сексолога Иоганна Блоха, в Византии присутствовали все формы античной проституции – публичные дома, кабачки с женской прислугой и т. д.; причем они существовали на протяжении всего Средневековья – эпохи, когда сохранялась «эстетически-свободная эллинская жизнь наслаждений». Античная проституция в своем византийском варианте изменилась под воздействием восточного колорита и оказала огромное влияние на европейские и азиатские народы.

Византия долгое время была единственным государством с действительно крупными городами, в которых формировалась специфическая полисная культура – и проституция являлась одним из ее столпов. Торговый дух Константинополя также способствовал росту числа падших женщин, поскольку их клиентуру составляли преимущественно богатые иностранцы. Центром продажной любви была Галата, где предпочитали селиться зарубежные купцы, коммерсанты и дипломаты.

Захватив Константинополь, османы – наследники азиатских империй – оказались на рубеже эпох и цивилизаций. Османская культура эклектична; завоеватели легко перенимали у других народов то, что вписывалось в их систему миропонимания. Содержание гарема – даже весьма скромного – требовало немалых расходов, и далеко не каждый султанский подданный мог позволить себе тратить деньги подобным образом. Восточный гедонизм в совокупности с человеческими потребностями привел к тому, что старые византийские публичные дома продолжали работать в новой османской столице.

Борьбу с продажной любовью в Порте развернул Селим I. Изданный им в 1512 году указ против прелюбодеяния гласил, что женатый мужчина, застигнутый на месте преступления, должен заплатить 400 серебряных монет, если он богат. Для представителей среднего класса сумма штрафа снижалась до 300 серебряных монет, для бедняков – до 200, для людей полностью несостоятельных – до 100. Штрафы для холостяков были еще меньше: 100, 50 и 30 серебряных монет в зависимости от материального уровня правонарушителя. Фирман приносил в казну существенный доход, что свидетельствует о широком распространении проституции в Османской империи.

Первый документально зафиксированный случай проституции относится к 1565 году: жители района Султангир донесли местному кади на пятерых женщин, которых обвиняли в организации борделя. По решению кади имущество преступниц конфисковали, а их самих с позором выслали из Стамбула. Судьба таких женщин была незавидна: они могли только стать ченги (танцовщицами) и странствовать по Анатолии. Приехав в очередной город, ченги разбивали шатры за его пределами. Когда танцовщиц приглашали «в гости», они во избежание проблем с законом переодевались в мужскую одежду.