Катя Федорова - О том, что есть в Греции

По приезде курицу заключили в ванную и начали размышлять, как им быть. Маргарита подковырнула мужа: – Ну что же ты… мужчина… неужели не сможешь?

Иосиф хоть и пекся о своей маскулинной репутации, но границы своих возможностей представлял себе очень ясно.

– Нет… Вряд ли, – качал он головой.

– Так-таки и не сможешь? – горячилась Маргарита, представившая в уме богатый соус, который она могла бы сочинить из перспективной атлетки, приятно отличавшейся от ее дряблых магазинных родственниц.

– Только если бы у меня был пистолет… Или ружье… А ты бы подбросила ее в воздух. Руками не смогу, – слабовольно мечтал о подельнике Иосиф.

Маргарита задумалась.

– А господин Эвклид? Как думаешь? – спросила она мужа.

– Почему он? Хороший вроде человек.

– Хороший-то хороший… Но мне он кажется немного черствым.

Положась на женскую интуицию, завернули пленницу в полотенце и поплелись к соседу Эвклиду.

Он встретил их в своем стиле.

– Почему вы решили, что я могу? – сухо спросил он у супругов.

– Да такой уж вы человек. Строгий, но справедливый, – нашлась Маргарита, в то время как Иосиф совсем растерялся.

Эвклид, впрочем, не стал капризничать и быстро согласился.

Оказалось, что сосед был по профессии мясник, а теперь на пенсии, имеет хобби: поет по воскресеньям в церкви на клиросе.

– Еще бы! – прошептала Маргарита Иосифу. – Я бы на его месте вообще из церкви не выходила. Столько душ загубил: овечки, курочки! Шутка ли.

Жизнь потекла по прежнему руслу. Эпизод-то, в сущности, был ничтожный – не о чем говорить, поэтому даже в репертуар короткой прозы Иосифа не вошел.

Визиты в деревню не стали реже, любовь к деревне и ее плодам не уменьшилась, только одно изменилось: внимательные односельчане заметили, что теперь Иосиф начинал свои рассказы не «мы, деревенские», а «у нас, в городе».

Название «судзукакья» – родовое. В переводе с турецкого «судзук» обозначает «длинный». Можно сказать, что это блюдо – антоним юварлакья. Судзук может быть лукумом, тефтелькой, но непременно должен иметь вытянутую форму. Внимательный читатель уже заметил – речь идет о константинопольском рецепте, а это значит, что без корицы дело не обошлось.

Нам потребуется:

500 г говяжьего фарша

2-3 дольки мелко нарезанного чеснока луковица, потертая на терке или перемолотая в блендере

1/4 чайной ложки корицы

1/4 чайной ложки тертого мускатного ореха

1/4 чайной ложки тмина

2 чайные ложки уксуса

4 кусочка белого хлеба

яйцо

красное вино

соль, перец

Для соуса:

3–4 помидора

томатная паста

½ кофейной чашечки

красного вина

2 дольки мелко нарезанного чеснока

луковица, потертая на терке

палочка корицы

4–5 горошин ямайского перца

1 чайная ложка сливочного масла

1 чайная ложка сахара

оливковое масло

перец, соль

• Замачиваем черствый хлеб в красном вине, отжимаем крошки. Замешиваем в миске фарш, добавляем все ингредиенты. Для того чтобы судзукакья получились пышные, очень важно вымешать фарш как можно лучше – не менее 10 минут. Затем накрываем его пленкой и ставим в холодильник на 30 минут. После лепим овальные котлетки вытянутой формы.

• Тем временем готовим соус.

• Очищаем помидоры от кожуры, перетираем их на терке или в блендере. В кастрюле на смеси оливкового и сливочного масла обжариваем мелко нарезанный чеснок и перетертый лук до золотистого цвета, гасим красным вином. Как только испарится алкоголь, закладываем томатную массу, добавляем горячую воду – примерно чайную чашку, томатную пасту и все специи. Варим соус на медленном огне.

• Судзукакья быстро обжариваем со всех сторон на оливковом масле и осторожно выкладываем их в горячий соус. Продолжаем варить до готовности – у меня уходит обычно минут 20–30. Лишней жидкости быть не должно – соус получается густой, пухлый.

• Гарнируем судзукакья рисом или пюре. Чаще всего это все-таки рис. Главная особенность этого блюда – тмин, от него вся прелесть и аромат.

Выйдя из дома, надо свернуть на улицу Панорамы. Начинается она с трех пушистых сосен, а конец ее упирается в небо и горы. Подойти к частной ветклинике. Сквозь ее стеклянные витрины видно рассевшегося на стопке журналов уличного кота с такими необъятными щеками, что кажется, будто он раздувает их нарочно. В указательном и большом пальцах рождается детское желание прыснуть ему по этим шарам, чтобы они с треском сдулись. Дальше маршрут идет мимо музыкальной школы «Архетип» и дома престарелых. На брандмауэре граффити, изображающее улыбающуюся дамочку неясных лет в хипстерских очочках, с зелеными волосами и слоганом понизу: «С нами душа не стареет».

Перед пешеходным мостом над железнодорожными путями, рядом с кафе «Поезд» стоит столб с наклейным на него объявлением о похоронах Амалии Гузуни, женщины-дерматолога. Перечислены провожающие в последний путь: дочери Даная, Ирини, Куруби, мать Элени. Вся жизнь поместилась на листок.

На рынке продавец мандаринов заклинает какую-то женщину:

– Ио! Ио, подойди сюда. Прошу, подойди.

Ио не реагирует.

– Ио, я настаиваю! Подойди и открой мандарин. Я угощаю! Возьми его в руки. Попробуй. И если он не окажется карамельным, сочным и без косточки, публично объяви меня лжецом!

Ио «открывает» мандарин. Цепкий оранжевый запах оседает на одежде и руках прохожих в радиусе двух метров.

– Ну? Кто я, по-твоему, лжец?! Отвечай, Ио.

– Ты не лжец, ты палач, Ставрос! Ты выкрутил мне руки! Я ведь не хотела мандарины! Взвешивай два килограмма!

О белокочанной капусте написано на ценниках – «нежная», а о помидорах – «последние». Эммануил, зеленщик, складывает помидоры в мешок акцентированными движениями фокусника, которые можно бы принять за грубость, если бы не было очевидно: Эммануил старается, ибо порядком пьян. На столике сияет початая бутылка виноградного самогона.

– Зимой, – объясняет он покупателям, – человеку трудно быть веселым. Детям помогают рождественские елки, а взрослому этого недостаточно. Взрослому необходимо ципуро.

Появился новичок: продавец грибов. На прилавке разложены белые, серые, желтые вешенки, упругие и блестящие, как макинтоши.

Возле прилавка толпятся дамы. Видно, что грибов им хочется, но страшновато брать их у незнакомого.

– Откуда грибы, из Марафона? – подозрительно интересуется одна.

– Нет, из Оропоса.

– А сам-то ты, мил-человек… часом не албанец будешь?

– Сам албанец. Но грибы греческие. Из Оропоса.