Катя Федорова - О том, что есть в Греции

Но дьякон уже взял разгон:

– Не надо «приведу»! Не надо «в следующий раз», у-мо-ля-ю! Я на минуточку! Я не побеспокою! Подумайте только, как она обрадуется, когда меня увидит! Сойдет с ума! Я сейчас же разоблачусь и сам вас на машине отвезу! Умоляю!

Убегает «разоблачаться» так быстро, что лента ораря летит вслед за ним по воздуху, как хвост воздушного змея.

Дама стоит оглушенная. Контуженная новостью, что любовь бывает вот так: внезапно и не к месту.

Долго ходила мимо и не замечала, что рядом с портом, в переулке, ведущем к рынку, есть винный магазин. Совершенно случайно обнаружила светящуюся в темноте витрину, заставленную вином. Как говорили в старину – «призывно». Зашла. Стены подробно забраны полками. Везде одинаковые пластиковые бутылки. Белое, красное. Подхожу, читаю – на всех этикетках одно и то же. «Белое», «красное». Сорт, год, понятно, не указаны. Цена 2,40. За полтора литра. Хм. На соседних стеллажах уксус. Белый, красный. С виду ничем не отличается от вина. Скорее всего, непродавшееся вино переставляют в уксусы, просто переклеив этикетку.

Подхожу к прилавку. За ним стоит опереточный дирижер, которого выперли из театра за пьянство. По крайней мере, такая ассоциация возникает. Высокий, немолодой, представительный мужчина в костюме и при галстуке.

Но. Костюм мятый, а на галстук, судя по блистательной свежести пятна, секунду назад было пролито белое вино. Волосы как у артиста Катина-Ярцева в старости: не до конца облетевший одуванчик с гладким белым черепом ровно посередине. Лиловатый нос выполнен в нежной технике «бульденеж», характерной для пьяниц и ораниенбаумских ваз.

«Дирижер» ощутимо, но пристойно нетрезв.

– А у вас только такое вино есть? В пластике? – начинаю разговор. Сразу неудача. Просак.

Катин-Ярцев надувается.

– Здесь не супермаркет, мадемуазель! – обижается он пышно и неоднородно, как оперный певец, которому насолили: вроде и дали арию, но с не подходящей для него тесситурой. – Вы приходите в супермаркет и покупаете там то вино, какое вы хотите. А здесь не так. Здесь вы приходите и покупаете то вино, которое я продаю. То есть мое вино!

– Вы меня неправильно поняли, – аккуратно сдаю назад. – Я, собственно, хотела узнать, есть ли у вас разливное вино. Хотела взять на пробу. Полтора литра мне многовато.

Следует немедленная, полная, безоговорочная амнистия. За ней – повышение меня в коллегу, знатока, разбирающегося в вине. Потом сфорцандо – полная, абсолютная дружба с внезапным креном в удочерение. Все происходит молниеносно.

Продавца зовут Гавриил. Он показывает рукой себе за спину: там стоят крупные пузатые бутылки, оплетенные в солому.

– Сейчас я вам налью!

– Спасибо, но я не могу сейчас пить.

– А кто сказал пить? Не надо пить. Да я и не дам вам пить! И вино никогда не продам! Как можно! Только угощение! Капельку. Чисто для здоровья. Чтоб немного исправить глаз. Нужно, чтоб глаз блестел. У вас пока, я вижу, не блестит.

– Спасибо, но я действительно не могу. У меня урок.

– А кому повредит, вот скажите мне, кому повредит, если вы придете на урок немного выпивши?

– Это повредит моим ученикам. Видите ли, я – учитель.

– Ах, учитель! – Гавриил наклоняет бутылку с особенным уважением. – Что преподаете?

– Русский язык.

– Русский язык! Чудесно. Я сам знаю русский язык! Адын, дыва, тыри, пьять. Закрыто. Хорошее вино. Очень хорошее. На здоровье! Спасибо. Вам спасибо. Ах Россия, чудесная страна. А здесь где живете?

– В Агиос-Стефаносе.

– Красивое место, – вежливо, но без пыла замечает Гавриил.

– Да я знаю, что вы имеете в виду. Не стесняйтесь. Пирей совсем другой.

– Да! Да! – страшно оживляется Гавриил. – Пирей – это… это как Одесса. А Агиос-Стефанос – это… Это как Москва. Я ни там, ни там не был. Сужу по рассказам, по фотографиям… Москва – прекрасный город. Прекрасный! Но жить там простому человеку трудно. А в Пирее, то есть Одессе, наоборот. Может, не так красиво, но жить легко.

Мне пора идти. Начинаю прощаться.

Гавриил бледнеет.

– Но вы придете? Вы после урока придете?

– Во сколько вы заканчиваете?

– В восемь. А вы?

– Я в девять.

– Так я подожду! Подожду!

– Ну что вы, не стоит! – прошу я из последних сил, вспоминая оглушенную даму из церкви.

Ушла, а вина так и не купила. Постеснялась, теперь жалею. Нельзя отказываться от того, что предлагается с душой.

Февраль – трудный месяц, невыносимый, болезненный, нервный. Набухший от гормонов, которые вот-вот запустят весну, похожий на прыщавого подростка, измученного затянувшейся инициацией, – еще не мужчина, уже не ребенок.

Ледяной воздух промазан горячим жиром солнца, но не сплошь, а только верхние слои. Голове хорошо, ноги мерзнут. В витринах кафе зимний пейзаж – исполинские глыбы безе, цветные ледники мороженого, бисквитные пирожные заметены непрочными сугробами заварного крема. Перед полной женщиной желтое блюдце чизкейка с красными точками малины. Она проламывает его ложкой, кладет кусок на салфетку и отправляет под стол: там сидит, выронив язык, ее маленькая собачка, пытливая козявочка родом из терьеров. Собачка внимательно изучает чизкейк и приступает. Соседка полной женщины – одинокая старуха – делает ей замечание:

– Вообще-то собакам вредно есть сладкое.

– Не вреднее, чем человеку быть одному! – колко возражает полная женщина.

На уроке выясняется, что наречие «тихо» и глагол «молчать» в греческом языке дефицитные. Это лексические аутсайдеры, инвалиды, пораженные в семантических правах. При этом наречие «громко» и глагол «говорить» – в полном порядке. Популярны в употреблении, в словаре синонимов – ошеломляющий успех. Студент Янис, больше похожий на минойца, а не на современного грека: темперамент умеренный, светлые волосы, белая кожа, удлиненные плюсны, тонкие запястья, грациозная парижская анатомия… Тишайший, нежнейший Янис заключает:

– Это, наверное, оттого, что мы, греки, – болтуны и крикуны.

Возвращаюсь после уроков домой и по своей старой петербургской привычке спешу. Меня тормозит громкий мужской голос: – Девушка! Деевушка!

– Что? – оборачиваюсь я.

Подходит мужчина.

– Не бегите, пожалуйста! Сейчас темно и скользко! Февраль… Противный месяц.

– Вы знаете… А мне он нравится, – неожиданно для себя отвечаю я.

Пирог со шпинатом, придуманный греческими хозяйками. Его девиз: «Чтобы полезное было вкусным».

Для теста:

6 кофейных чашек муки высшего сорта (т. е. 6 больших горстей муки – это ваши будущие 6 листов теста)