Катя Федорова - О том, что есть в Греции

На деревенской булочной объявление: «Закрыто по случаю сбора винограда». Осень в зените. Инжир отходит: переспелые сочные бомбочки, плюхаясь на землю, лопаются вдребезги и изливаются на землю медовым сиреневым желе.

В деревню собирались на скорую руку, второпях забыла лук для салата. Приехали, открываем ворота, а там – чудо. Материализация желаний. Весь наш двор сплошь застлан луком, как ковром. Розовым, желтым, белым, синим. Крупным и крепким, как кулак. Оказалось, это наш сосед Аполлон разложил – сушить.

Завидев машину, подтянулись с приветствиями другие соседи и родственники. Все несли в подарок лук. Дед Афанасий притащил целое ведро, потому что он – наша родня, троюродный брат дедушки со стороны матери. Для города седьмая вода на киселе, а в деревне с таким родством считаются. Люди должны быть соединены синтаксически прочно, как слова в предложении.

Аполлон попросил о любезности – отвезти посылку дочке в Афины.

– А то столько уродилось в этом году овощей, не знаем, что с ними делать, – оправдывался он, хотя мы согласились сразу.

Принес две сумки. Одна для дочки, вторая, такая же по размеру, – нам. Открыла ее, а там! Домашние яйца, пакет желтой самодельной лазаньи, банка орегано, обвязанный красной ленточкой горный чай и коробка коричных рогаликов. Только повернулась к нему, чтобы поблагодарить, как он меня перебил:

– Вам, вам спасибо! У меня нет слов!

В деревне все здороваются, знакомые и незнакомые. Архитектура отношений держится на фундаменте приветствия. Не будет этой опоры – обрушится мир.

Дедушка Афанасий показывает на женщину, идущую нам навстречу: – Вы ее раньше видели?

– Да, видели. Но не знаем, кто она.

– А она с вами поздоровалась? – Афанасий задает вопрос с таким волнением, как будто речь идет о жизни близкого человека.

– Да вроде да.

– А со мной не поздоровалась! Представляете? Это же… Это же неправильно!

Женщина проходит мимо нас и громко всех приветствует.

Афанасий мгновенно успокаивается. Апокалипсис отменен. Мир остался прежним.

В двух километрах от деревни находятся источники. Современное название – Святая Елеуса, древнее – святилище Аполлона. Здесь, на Парнасе, большинство храмов возводились в честь златокудрого и сребролукого бога света. Подъезжает потрепанное «рено», паркуется впритык к каменному ограждению. Из машины выходит высокий худой грек с длинными волосами, завязанными в хвост. Раскланивается с амплитудой, церемонно, как маркиз.

– Бардон, – извиняется по-французски, но с греческим акцентом, – я вам не помешал?

– Нисколько, – говорю. – Авек плезир.

Грек достает из багажника пустые пластиковые канистры, погружает их по очереди в родник.

– Здесь вода самая правильная, – рассказывает он, наполняя канистры. – Снега на Парнасе нет, за лето лишнее испарилось, осталась суть.

– А мне местная вода и из-под крана кажется вкусной, – отвечаю.

– Дело ваше, как хотите… Но правильная вода не течет по трубам!

На выезде из деревни открылся новый магазин. Называется без изысков: «Сыродельня». В холодильнике сто видов сыров, все овечьи.

Помоложе, зрелый, сыр в вине, гравьера «весенняя» с чабрецом, петрушкой и орегано, гравьера «четыре перца», мятный «халуми» – для обжарки, мягкий сыр фета в рассоле. Купила на пробу «весенней» гравьеры.

– Кажется, – говорю дедушке, – критская гравьера лучше.

– Понимаешь, – отвечает дедушка, – я знаю Яниса, который ее делает. И продается этот сыр только здесь и нигде больше. Может, он не лучший, зато любимый.

Мы живем на верхнем краю, на горке. Домам и людям здесь просторно. Слух свободен от лишних звуков. Тишина нарушается изредка: то заскрипит чей-то новорожденный младенец, глухо, как будто белье выжимают, то проплывет мягкий, как звон мониста, звук церковного колокола, отсчитывающего часы.

Внизу, на площади, физика места меняется. Площадь загромождена тавернами и кафе. Даже воздух здесь более плотный, насыщенный гулом разговоров. Столики стоят частоколом, пролезаешь между ними боком.

Хозяин таверны Пантелис, трудолюбивый и жизнерадостный, как Гефест, уже развел огонь в жаровне. Сидит с полотенцем на шее, чистит лук. Опять лук!

– А почему у всех этот лук? – спрашиваю Пантелиса. – Уродился, что ли, в этом году как-то особенно изобильно?

– Да нет. У нас тут один фермер посадил много. Хотел в супермаркет продать, но лук у него не приняли. Калибровку не прошел. Слишком, сказали, вымахал крупный. Ну, он и подарил его всей деревне.

– Подарил? Не продал?

– В деревне-то? Это не магазин. Он здесь живет.

Бриам – еще одно чудесное летнее греческое блюдо. Сочетает все возможные витамины – сезонные овощи, и при этом очень вкусное. Традиционно сервируется с кусочком феты.

Ингредиенты:

5 картофелин

5 морковок

1 кабачок

2 баклажана

3-4 болгарских перца

2 помидора

1 луковица

4 дольки чеснока

пучок петрушки

соль, перец

оливковое масло

маленький пучок мяты или базилика

• Чистим и нарезаем все овощи на средние куски. Лук, чеснок и помидоры разбиваем в блендере или просто режем мелко. Перемешиваем все в глубокой форме, солим, перчим, добавляем масло, закрываем крышкой и ставим в духовку на 180 °C на час, а можно и на полтора.

• Можно готовить в глубоком противне, закрыв его сверху фольгой.

• Следим, чтобы было достаточно воды и овощи не присохли к форме, но в то же время ее не должно быть слишком много, чтобы подливка не получилась водянистой.

• Чем хорош бриам – он дает простор для фантазии и освобождает холодильник.

• В него можно положить брокколи, стручковую фасоль, базилик – по вашему вкусу.

В миниатюрном полупустом барчике две подруги.

Заказали зеленый чай без сахара, громко обсуждают диеты и йогу. Рядом два старичка пьют кофе. За барной стойкой тихо сидит мужчина: глаза его закрыты, он кротко, но цепко держится за барную стойку, сильно напоминая спящего голубя. Перед ним пустая стопка и стакан с водой.

– Ты не понимаешь! Йога – это круто! Я прихожу на занятия и чувствую, как открываются мои чакры, – восторгается одна из женщин.

– Извини, – едко возражает другая. – Но я свои чакры открываю только дома!

– Это почему?

– Потому что я замужем!

Старики обсуждают здоровье.

– Вот я на той неделе лег в кровать, – начинает один. – И вдруг – боль в сердце. Как ножом полыхнуло. Подумал: все! Пришло мое время. Прикинул: ну что? Мне почти восемьдесят. Все, что мог сделать, – сделал. Пора к маме и папе! Вот только боли не хочу. Дай, думаю, помогу этой-то. Смерти. Лег на левый бок и, знаешь, давлю, давлю, давлю на сердце, чтоб конец скорей пришел.