Александр Широкорад - Секретные операции царских спецслужб. 1877-1917 гг.

Понятно, что малограмотных солдат легко было обмануть или запугать, чтобы они признали подлинным любой текст наказа.

И вот на думскую кафедру всходит Петр Андреевич Столыпин: «Господа члены Государственной думы! Я считаю своей обязанностью, как начальник полиции в государстве, выступить с несколькими словами в защиту действий лиц, мне подчиненных. Насколько мне известно, полиция получила сведения, что на Невском собираются центральные революционные комитеты, которые имеют сношения с военной организацией. В данном случае полиция не могла поступить иначе, как войти в эту квартиру и в силу власти, предоставленной ей, произвести обыск. Не забудьте, что Петербург находится на положении чрезвычайной охраны и что в этом городе происходили события чрезвычайные. Таким образом, полиция должна была, имела право и правильно сделала, что в эту квартиру вошла. В квартире оказались действительно члены Государственной думы, но кроме них были и посторонние лица; в числе тридцати одного эти лица были задержаны, и при них найдены документы, некоторые из которых оказались компрометирующими. Всем членам Думы было предложено, не пожелают ли они тоже обнаружить то, что при них находится. Из них несколько лиц подчинились, а другие лица отказались. Никакого насилия над ними не происходило, и до окончания обыска все они оставались в квартире, в которую вошла полиция.

На следующий день были произведены дополнительные действия не только полицейской, но и следственной властью, и обнаружено отношение квартиры депутата Озола к военно-революционной организации, поставившей своей целью вызвать восстание в войсках. В этом случае, господа, я должен сказать и заявляю открыто, что полиция будет так же действовать, как она действовала!»

Забыл Петр Андреевич, как он с Герасимовым обсуждал план действий Шорниковой? Или, наоборот, получал удовольствие, надувая депутатов? Но «Остапа несло»: «Вам, господа, нужны потрясения, а нам нужна великая Россия!»

Сии слова вошли в историю. Столыпин вознесся на памятник, а о бедной Шорниковой, которая дала ему повод произнести историческую речь, все забыли.

Столыпин использовал спецоперацию Шорниковой, чтобы 1 июня 1907 г., представив этот эпизод как развернутый заговор против государственного строя, потребовать от Думы отстранения от участия в заседаниях 55 депутатов социал-демократической фракции и снятия депутатской неприкосновенности с 16 из них. Дума сначала учредила особую комиссию, заключение которой должно было быть оглашено 4 июля. Однако Николай II не стал дожидаться этого заключения и 3 июня распустил Думу, опубликовал измененный избирательный закон и назначил выборы в новую Думу на 1 ноября 1907 г. Вторая Дума просуществовала 103 дня.

Избирательный закон был изменен таким образом, что круг избирателей значительно сузился, а избиратели с высоким имущественным цензом (землевладельцы и горожане высшего ценза, то есть преимущественно домовладельцы) получили фактический контроль над выборами на большинство парламентских мест.

37 депутатов Думы были арестованы в ночь на 3 июня, непосредственно в тот момент, когда вступил в силу императорский указ о роспуске Думы, и они лишились парламентской неприкосновенности. Главнейшим заговорщикам, по версии жандармов, Л.Ф. Герусу и И.П. Озолу удалось бежать за границу, и они поселились в США.

Суд над депутатами начался 22 ноября 1907 г. Так как судебный процесс был закрытым, обвиняемые отказались защищаться и вместе со своими адвокатами покинули зал суда. Суд закончился 1 декабря 1907 г. Из 37 депутатов 17 было приговорено к каторжным работам на срок 4–5 лет, 10 сослано на поселение, 10 оправдано.

Первая информация о спецоперации Шорниковой всплыла в 1911 г. Разразился скандал. Бывший агент охранного отделения Болеслав Бродский, бежавший за границу, решил вернуться в Россию. Он нуждался в средствах и начал вымогать деньги у Департамента полиции, угрожая раскрыть известные ему подробности. Бродский параллельно с Шорниковой работал в Военной организации РСДРП, но оба провокатора не знали друг друга.

Поскольку полиция не пожелала раскошеливаться, в июле 1911 г. Бродский дал подробное интервью эсеровской газете «Будущее», издававшейся в Париже. 18 августа 1911 г. подал прошение на Высочайшее имя, в котором просил о предании себя суду за участие в полицейской провокации, каковой он считал события, явившиеся предлогом для роспуска Думы. Бродский также утверждал, что текст наказа был выработан непосредственно в охранном отделении под руководством Герасимова.

17 октября 1911 г. депутат Третьей Думы кадет Н.В. Тесленко, бывший докладчиком комиссии Кизеветтера 1–3 июня 1907 г., во время думского заседания заявил о том, что комиссия 3 июня пришла к убеждению в том, что «…дело идет не о заговоре, учиненном социал-демократами против государства, а о заговоре, учиненном Петербургским охранным отделением против Второй Государственной думы», и только роспуск Думы помешал ей обнародовать свои заключения 4 июня.

Социал-демократическая фракция Третьей Думы 15 ноября 1911 г. внесла проект запроса Думы правительству с просьбой дать комментарий данным утверждениям. В запросе, составленном в самых резких выражениях, объявлялось, что и сама Военная организация РСДРП была создана агентами полиции, и солдатский наказ был составлен полицией с единственной целью несправедливо обвинить и предать суду социал-демократических депутатов Думы. Так как председательствующий потребовал обсуждения за закрытыми дверями, то социал-демократы, заинтересованные в максимально возможной огласке данной темы, отказались от запроса. Социал-демократы в те дни ещё трижды вносили свой запрос в Третью Думу, но октябристско-националистическое большинство Думы так и не дало им возможности обсудить данную тему публично.

Но мы забыли главную героиню переворота мадам Казанскую, товарища «Ирину». Увы, с организатором разгона Думы и «Третьеиюньского переворота» жандармы обошлись более чем по-свински. По словам Шорниковой: «Мне комитетом [РСДРП . – А.Ш. ] предложено было выехать за границу, для чего комитет выдал мне нелегальный паспорт. Я заявила об этом подполковнику Еленскому и просила денег, но он мне их не дал, а когда я просила видеть генерала Герасимова, то он сказал, что ему некогда видеться со мной. После этого подполковник Еленский дал мне 35 руб. и сказал, чтобы я уезжала куда угодно. Не имея денег ни от организации, ни от охранного отделения, я должна была выехать на родину, живя открыто и подвергаясь страху с двух сторон – со стороны полиции и со стороны революционеров. Судебный следователь прислал в Казань требование арестовать меня. Еленский предупредил, чтобы я бежала. Я пошла к полковнику Калинину – начальнику Казанского губернского жандармского управления, который мне сказал, что сообщит обо мне Департаменту полиции. Когда я вторично зашла к полковнику Калинину, то тот заявил, что департамент сказал, чтобы меня охраняли…