Генри Хаггард - Полковник Кварич

Он сидел и слушал, и дрожал, пока нежные звуки музыки, наконец, не смолкли в тишине. Они умерли и перенеслись в пустоту, которая собирает и хранит все вещи, а он остался сидеть, чувствуя, как щемит его сердце. Ида повернулась к нему со слабой улыбкой, так как песня тронула и ее душу. Он же почувствовал, что должен что-то сказать.

– Какая прекрасная песня, – сказал он. – Спойте ее еще раз, если не возражаете.

Она не ответила, однако выполнила его просьбу.

Потом пение оборвалось.

– Почему вы смотрите на меня? – спросила она. – Я чувствую на себе ваш взгляд и начинаю нервничать.

Он наклонился к ней и посмотрел ей в глаза.

– Я люблю вас, Ида, – сказал он, – люблю всем сердцем. – И он внезапно умолк.

Ида побледнела. Даже в тусклом свете ему была видна ее бледность. Ее руки тяжело упали на клавиши. Эхо этих грохочущих нот прокатилось по всей комнате и постепенно стихло, но она по-прежнему сидела молча.

Наконец Ида заговорила. Заговорила, превозмогая себя.

– Здесь душно, – сказала она, – давайте выйдем в сад.

Она встала и, взяв лежавшую рядом на стуле шаль, шагнула через французское окно в сад. Был прекрасный осенний вечер. Воздух был неподвижен, как смерть, с легким дыханием мороза. Набросив шаль на плечи, Ида в сопровождении Гарольда прошла через сад к краю рва, где стояла скамейка. Здесь она села и устремила взгляд на древние зубцы ворот, в эти минуты одетые в торжественные одежды лунного света.

Посмотрев на нее, Гарольд решил: если ему есть, что сказать, то пришло время это сделать, тем более что, скорее всего, она затем привела его сюда, чтобы спокойно его выслушать. Поэтому он начал снова и сказал, что любит ее всем сердцем.

– Я на семнадцать лет старше вас, – продолжил он, – так что самая активная часть моей жизни уже в прошлом, и, даже если оставить в стороне другие вещи, я не знаю, сможете ли вы выйти замуж за такого немолодого мужчину, как я, тем более, что я небогат. Я понимаю, зная, кто вы, а кто я, с моей стороны верх самонадеянности просить вас об этом.

И все же, Ида, я верю: будь я вам небезразличен, с благословения небес мы были бы счастливы вместе. Я жил одинокой жизнью и почти не общался с женщинами… когда-то, много лет назад, я был помолвлен, но помолвка закончилось разрывом, и это все. Но с тех пор, как я пять лет назад впервые на той дороге увидел вас, ваше лицо… оно преследовало меня, и все время было со мной. Потом я приехал сюда жить и полюбил вас, Господь свидетель, как сильно, и мне должна быть стыдно, что я пытаюсь выразить это словами, ибо они звучат глупо. Вся моя жизнь пронизана вами, и мне кажется, что, откажись вы видеть меня, мне уже никогда не стать счастливым человеком. – И он умолк и взволнованно посмотрел ей в лицо, но вместо радости увидел насупленные брови, как будто его слова причинили ей боль.

– Почему вы смотрите на меня?

– Я не могу сказать «да», полковник Кварич, – наконец ответила она тоном, который его озадачил, ибо нежность в ее голосе никак не соответствовала словам.

– П-п-полагаю, – заикаясь, произнес он. – Полагаю, я вам безразличен? Разумеется, я не имею права ожидать от вас иного.

– Как я только что сказала, я не могу сказать «да», полковник Кварич. Не кажется ли вам, что мне лучше оставить этот вопрос без ответа? – ответила она с той же самой нежностью в голосе, от которой у него защемило сердце.

– Я не понимаю, – продолжил он. – Почему?

– Почему? – воскликнула она с горькой усмешкой. – Сказать вам, почему? Потому что я залог ! Взгляните, – продолжила она, указывая на величественные башни замка и раскинувшиеся за ним поля. – Вы видите это место. Я залог за него, я, собственной персоной. Если бы не я, спустя столетия, в течение которых этот замок служил родовым гнездом нашей семьи, он был бы выставлен на торги и пошел с молотка за ту цену, которую за него дали бы, и мой старый отец был бы выброшен на улицу и умер, ибо это убило бы его. Как вы видите, я поступила так, как часто были вынуждены поступать несчастные женщины: я продала свое тело и душу и выручила за это хорошую цену – тридцать тысяч фунтов!

Она внезапно разрыдалась, как будто ее сердце было разбито.

На мгновение Гарольд Кварич растерялся, совершенно не понимая, что Ида имела в виду, а затем, движимый порывом, общим для людей в подобных обстоятельствах, обнял ее. Она не сопротивлялась, более того, казалось, она едва заметила это, хотя, если честно, пару мгновений, показавшихся полковнику счастливейшими в его жизни, ее голова покоилась на его плече.

Впрочем, Ида почти тотчас же подняла голову, высвободилась от его объятий и сдержала рыдания.

– Раз я вам уже кое-что рассказала, – произнесла она, – думаю, будет лучше, если я расскажу вам все. Я знаю, сколь велико ни было бы искушение, – добавила она с чувством, – при любых мыслимых обстоятельствах – даже если вам покажется, что поступая так, вы делаете мне одолжение – я могу рассчитывать на то, что вы никому и, прежде всего, моему отцу, не расскажете того, что я сейчас вам скажу. – И она умолкла и посмотрела на него полными слез глазами.

– Конечно, вы можете положиться на меня, – заверил он ее.

– Прекрасно. Я уверена, что мне никогда не придется упрекать вас. Я скажу вам. Я фактически пообещала выйти замуж за мистера Эдварда Косси, если он в любой момент потребует от меня выполнить это обещание, при условии, что он выкупит закладные на Хонэм, что он уже сделал.

Гарольд Кварич на шаг отпрянул назад и с ужасом посмотрел на нее.

– Что?! – воскликнул он.

– Да, да, – поспешно ответила она и подняла руку, словно пытаясь защитить себя от удара. – Я знаю, что вы имеете в виду, но, прошу вас, не судите меня слишком строго. Я сделала это не ради себя. Я предпочла бы зарабатывать на жизнь своим трудом, чем продавать себя, ибо иного слова у меня для этого нет. Я сделала это ради отца и ради нашей семьи. Мне страшно представить, что наш дом пойдет с молотка, и я дала свое согласие, даже не задумываясь, но… – ее лицо стало серьезным, – даже учитывая обстоятельства, я поступила бы так снова, ибо ни одна женщина не имеет права разрушать семью ради себя самой. Если одним из двух нужно пожертвовать, пусть это будет женщина. Но прошу вас, не судите меня слишком строго, – добавила она едва ли не со слезами в голосе, – если конечно сможете.

– Я не осуждаю вас, – хмуро ответил он, – клянусь Богом, я уважаю вас за ваш поступок, ибо даже если я не согласен с ним, вы, безусловно, поступили благородно. Я думаю о мужчине, который мог заключить такую сделку с женщиной. Вы говорите, что обещали выйти за него замуж, если он когда-либо начнет на этом настаивать. Что вы имели в виду? Раз уж вы сказали мне столь многое, не могли бы вы сказать мне и все остальное?