Сергей Нечаев - Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона

Эжен де Богарне находился в Египте вместе с Наполеоном, и, бросая армию, будущий император взял юношу с собой.

9 октября 1799 года после 45-дневного плавания Наполеон и его спутники прибыли во Францию. Было замечено, что на протяжении всего пребывания в открытом море беглец (а по сути – дезертир) всецело полагался на капитана своего корабля и никогда не выказывал ни малейшего беспокойства. Ни угрызения совести, ни сожаления его тоже не мучили.

Наполеон, а вместе с ним и Эжен де Богарне отплыли из Тулона 19 мая 1798 года. Следовательно, они находились вне Европы шестнадцать месяцев и двадцать дней.

Когда 16 октября 1799 года генерал вернулся из Египта в Париж, он сразу же помчался на улицу Победы, чтобы увидеть свою Жозефину. Он не сомневался, что его ждут и дом сияет праздничными огнями.

Наполеон выскочил из кареты, вбежал в дом и оцепенел в изумлении: вестибюль не был освещен. Он в возмущении начал открывать одну дверь за другой: комнаты были пусты и холодны. Совершенно взбешенный, он поднялся по лестнице и увидел растерянного слугу:

– Где моя жена?

– Она уехала встречать вас…

– Ложь! Она у любовника! Упакуй ее вещи и выставь их на лестницу – пусть забирает…

В тот вечер Наполеон в очередной раз «твердо решил» развестись.

Дорожная карета Жозефины доставила ее в Париж только на следующий вечер. Смущенная консьержка остановила Жозефину у дверей.

– Генерал запретил вас пускать, – пробормотала она.

Жозефина плакала и колотила ногами в дверь. Потом, прижавшись к дверной щели, она молила, просила прощения, напоминала мужу об их любви, об упоительных ночах сладострастия, о нежных ласках, беспрерывно тихо стонала, уверенная, что ее муж не может не прислушиваться к звукам у входной двери.

Через час добрая служанка, которая тоже рыдала на лестнице, с другой стороны двери, решила позвать Эжена и Гортензию, чтобы они попробовали смягчить Наполеона, и они, заливаясь слезами, принялись умолять:

– Не покидайте нашу мать! Она не переживет этого, и мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!

Послушаем теперь рассказ самого Наполеона:

«Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слезы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».

После этого он открыл дверь. Бледный, с горящими глазами, он раскрыл объятия Жозефине и увлек ее в спальню…

И Жозефина была прощена. В очередной раз прощена. Но, как говорится, осадочек остался…

Вернувшись из Египта и ознакомившись с обстановкой во Франции, Наполеон с гневом воскликнул:

– Эта бездарная безвольная Директория делает только глупости да берет взятки!

Действительно, Директория своими действиями лишь озлобила всю Европу. Была сформирована мощная антифранцузская коалиция, и русско-австрийские войска при поддержке англичан быстро лишили Францию всех наполеоновских завоеваний в Италии и на Мальте. Все ждали вторжения союзников во Францию.

Внутри страны положение было не лучше. Директория прибегала к насилиям, напоминавшим террор, и довела страну до голода. Повсюду вспыхивали мятежи – то роялистов, то якобинцев. Нация искала «спасителя» от «нравственной гнили», как все называли Директорию.

В результате вернувшийся из Египта Наполеон произвел государственный переворот и уничтожил власть Директории. Это событие вошло в историю как переворот 18–19 брюмера (9–10 ноября 1799 года).

Понятно, что Наполеон и его сторонники шли на огромный риск. Но задуманное свершилось, и режим Директории во Франции был заменен режимом Консульства. Это значит, что страной стали править три консула: Наполеон Бонапарт, Эмманюэль-Жозеф Сийес и Роже Дюко. Новая власть тотчас издала довольно-таки странный манифест: «Революция остановилась на принципах, с которых началась: она окончена!»

О своем участии в этих драматических событиях сын Жозефины потом написал так:

«Я был еще слишком молод и слишком мало вовлечен в политические дела, чтобы иметь возможность быть в курсе всех деталей событий, которые предшествовали и последовали за 18 брюмера. Единственное, что могу сказать, это то, что я был занят, как никогда в жизни. Я просто старался выполнять свои обязанности, не пытаясь вникать в малопонятные мне вещи. Могу сказать также, что мое рвение позволило мне обратить на себя внимание».

И действительно, уже 22 декабря 1799 года Эжен де Богарне был произведен в капитаны конных егерей Консульской гвардии.

Следует отметить, что Наполеон, будучи незаурядным человеком, умел отлично устраивать все, за что ни брался. Он решился на переворот 18–19 брюмера и победил. Однако ему не удалось примирить непримиримое, то есть слить в одно целое те противоположные элементы, на костях которых очень скоро выросла его колоссальная власть. При постройке своего здания из новых и старых материалов он выбирал только то, что было готово беспрекословно подчиниться его воле и золоту. Первой представительницей «старой придворной суетности» явилась его жена Жозефина.

Русский публицист Н.В. Шелгунов по этому поводу пишет:

«Жозефина, воспитанная в старых понятиях и чувствовавшая сильное влечение к пышности и блеску, начала устраивать вокруг себя нечто вроде двора и, отказавшись от республиканского названия гражданки, ввела у себя, чтобы ее называли madame <���…> Но не одна Жозефина любила пышность и блеск, не одна она была воспитана в понятиях времен Людовика ХV, не одна она нуждалась и в отпущении прегрешений. Таких людей был во Франции легион; особенно, когда Наполеон, задумавший создать монархию – сначала исключительно на началах 1789 года – стал употреблять в дело людей прежнего времени. Вместе с этими людьми явились и старые идеи. Чтобы понять, насколько влияние таких господ было сильно и почему их мнения могли показаться мнением всей Франции, достаточно указать на такие факты, что из 80 000 имен, стоявших в списке эмигрантов, в течение царствования Наполеона осталась только одна тысяча. Такая армия возвратившихся эмигрантов, воспитанных в легкомысленных понятиях старой французской монархии, ни в каком случае не могла служить представительницей тех новых общественных нужд, интересов и понятий, которые явились во Франции со времени переворота 1789 года. Между тем, кроме той специальности, для которой эти люди были собственно пригодны, их стали употреблять и в делах, для которых их решительно не создала природа. Таким образом, люди, не имевшие никакого понятия о смысле совершившегося переворота, явились его судьями, взяли на себя роль представителей Франции и общественного мнения и, как примирители старого и нового, выбрали из старого как раз то, что годилось только для них, или иначе – что не годилось ровно никуда».