Сергей Нечаев - Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона

И наконец, историк Фредерик Массон находит несколько парадоксальное обоснование народной молве, оправдывая исключительную привязанность Наполеона к первому ребенку Гортензии, следующим образом:

«Все его поведение порождало толки и даже убеждало многих, что ребенок, которого Наполеон так любит и балует, которого он объявил своим наследником, его родной сын. Но разве мнение толпы что-либо значило для всемогущего властителя? Наполеон признал в этом мальчике свою кровь, свою расу, свой гений. Для Франции настала эпоха, когда фактическая наследственность была важнее законной, хотя это противоречило установлениям всех народов; именно такое наследование, основанное на фактическом прямом родстве, признавал трезвый разум. Ах, это неблагопристойно? Ну и что же? Наполеон презирал предрассудки и считал, что его исключительная судьба дает ему право пренебречь канонами общей морали в интересах нации (и даже человечества!), которым необходимо установление прочной династии – его династии. Это и позволило ему с легкостью пренебречь широко распространившимися неприличными подозрениями».

Софии Дюран в своих «Мемуарах» подводит итог этому заочному спору:

«Доходило до того, что говорили, что это был его сын и что император выдал Гортензию де Богарне за Луи лишь для того, чтобы скрыть результат своей связи с ней. В подтверждение этого говорили, что Луи никогда не мог взволновать свою жену, но это именно тот случай, когда правда служит распространению лжи. Очевидно, что Наполеон никогда не имел интимной связи с Гортензией де Богарне, что он любил ее, как и Эжена, потому что они были детьми его жены».

Но в любом случае Луи Бонапарт оказался втянутым в узел самых противоречивых привязанностей. Вплоть до момента своей женитьбы на дочери Жозефины (а в этот брак жених и невеста вступили без особого восторга) он занимал сторону матери, братьев и сестер в противовес семье Богарне. После свадьбы, и особенно после рождения первого сына, семья Бонапарт не упускала случая обвинить Луи в подрыве семейного единства.

Луи был упрямым человеком с вечно мрачным настроением, и с первого дня своей замужней жизни Гортензия страшно мучилась с ним.

Конечно, она понимала, что для Наполеона вопрос наследования очень скоро выдвинется чуть ли ни на первое место. Конечно, и ее мать, неспособная больше к деторождению, всячески подталкивала ее к подобному укреплению союза с Бонапартами. Также очевидно, что на переднем плане в вопросе о будущем наследовании всегда находился Эжен, который представлял собой самый подходящий выбор со всех точек зрения.

Когда в 1802 году родился Наполеон-Шарль, Наполеон был очень доволен и даже специальным указом признал его своим преемником. Ребенок походил на Наполеона, и этот последний говорил о нем: «Я узнаю себя в этом ребенке… Он будет моим достойным преемником и даже, может быть, превзойдет меня». Понятно, что такая любовь Наполеона к сыну Гортензии еще более способствовала подтверждению тех слухов, о которых мы говорили выше.

Бонапарты посинели от злости, и Луи рассвирепел больше других, потому что его теперь «обходили» в пользу его же собственного (кстати, собственного ли?) сына. Он грозился даже отправить младенца в изгнание…

Короче говоря, Гортензии, которая не питала ни малейшей симпатии к своему мужу, страшно не повезло в жизни, и никакая будущая корона не могла компенсировать ей морального и физического ущерба, причиняемого отношениями с ненавистным мужем.

А потом наступил 1804 год. Весной, после ареста объявленных «заговорщиками» генералов Моро и Пишегрю, Наполеон долгое время пребывал в ярости. Видя в этом деле «руку Лондона», он заявил, что напрасно его враги думают, будто он не может воздать им лично по заслугам за попытки его уничтожить. Эти слова услышал Талейран и поддакнул:

– Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная.

Это привело Наполеона в состояние полного бешенства, и вот тут-то и было впервые произнесено имя 32-летнего принца Луи-Антуана-Анри де Бурбона, герцога Энгиенского, последнего представителя рода Конде.

Проблема заключалась в том, что герцог жил не во Франции, а в Бадене, а это было независимое государство. Плюс он решительно никак не был связан с каким-либо заговором против Наполеона.

Герцог Энгиенский спокойно жил в небольшом городке Эттенхейме, не подозревая о страшной угрозе, нависшей над его головой. В ночь с 14 на 15 марта 1804 года отряд французской конной жандармерии вторгся на территорию Бадена, вошел в Эттенхейм, арестовал герцога Энгиенского и увез его во Францию.

До 18 марта арестованный герцог находился в Страсбурге, а 20 марта он был привезен в Париж и заключен в Венсеннский замок. Вечером того же дня собрался военно-полевой суд, обвинивший герцога Энгиенского в том, что он получал деньги от Англии и воевал против Франции. В три часа ночи 21 марта 1804 года несчастный, которому не дали даже сказать слова в свое оправдание, был приговорен к смертной казни и тут же расстрелян.

Позаботиться хоть о каких-то доказательствах вины несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову.

Никто и не вспомнил бы об этом расстреле, не иди речь о Бурбоне – символе коронованных правителей Европы. Таким образом, этот поступок консула был наглым вызовом европейским тронам и многим миллионам европейцев, веривших в то, что королевская власть дается Божьей милостью. Он стал сигналом к борьбе против диктатора, который никогда раньше не прибегал к террору.

Когда Жозефина узнала о том, что планирует сделать ее супруг, она сказала своей подруге мадам де Ремюза:

– Полагаю, что первый консул предаст его военному суду.

Семейство Ремюза имело связи со старой монархией и, присоединившись к новому порядку, продолжало чтить Бурбонов. А еще герцог Энгиенский, потомок славной фамилии Конде, молодой человек, чуждый политических партий, привлекал к себе общие симпатии, и мадам де Ремюза стала умолять Жозефину, чтобы та подействовала на своего супруга. Она говорила ей о гибельных последствиях подобной меры даже с точки зрения интересов первого консула. Жозефина обещала употребить все свое влияние, хотя мало рассчитывала на успех.

В Мальмезон приехали перед обедом, и с этой минуты мадам де Ремюза с лихорадочным волнением бросалась к Жозефине всякий раз, когда та выходила из кабинета своего супруга, но постоянно слышала от нее, что он неумолим.

Между прочим, Жозефина рассказала ей, что арестовать герцога было поручено Коленкypy, близкие родственники которого долго служили когда-то при дворе принцев Конде и пользовались их милостями.