Сергей Нечаев - Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона

В этом конфликте мадам Летиция подержала Люсьена Бонапарта и демонстративно уехала к нему в Италию, отказавшись даже прибыть на коронацию Наполеона и Жозефины. Подобный скандал очень ранил сердце императора, и он не хотел, чтобы информация об этом некрасивом эпизоде в его жизни стала частью Его Великой Истории, написанию которой он придавал такое огромное значение.

В результате художнику Давиду был дан конкретный заказ, и Мадам Мать, вопреки исторической правде, появилась на картине, посвященной коронации. Жак-Луи Давид недолго изводил себя сомнениями: бескомпромиссный реалист Давид решил, что лучше будет уступить. И награды не заставили себя долго ждать: сговорчивый художник принял при Наполеоне звание «первого живописца императора» и получил орден Почетного легиона.

Таким образом, гигантский холст Давида (его размеры – 6 x 10 метров) намного пережил своего автора и тех, кто на ней изображен. Созданный художником и Наполеоном образ матери, восхищенно смотрящей на триумф своего сына, прочно закрепился в подсознании миллионов людей из разных стран мира и стал повсеместно узнаваемым. При этом все видевшие эту картину забывают, что картина – это не фотография, и совершенно не задаются вопросом, а было ли все это на самом деле.

Вывод историка Пьера Микеля тут однозначен: Наполеон умышленно создавал свою легенду, и создание это «происходило ценой таких вот приближений и подобного рода маленьких натяжек».

А что же Жозефина?

2 декабря нескончаемая вереница золотых карет со всем двором, генералитетом, сановниками, папой и кардиналами продвигалась к собору, а несметные толпы народа с восторгом глядели на этот блестящий кортеж.

Камердинер Наполеона Констан вспоминает:

«Папа Римский прибыл в Собор Парижской Богоматери примерно за час до появления там Их Величеств, которые покинули Тюильри ровно в одиннадцать часов утра. Об этом оповестили многочисленные артиллерийские салюты. Карету Их Величеств, сверкавшую золотом и пышно раскрашенную, везли восемь гнедых лошадей, блиставших великолепием своего снаряжения».

Однако в центральный акт коронации Наполеон внес (совершенно неожиданно для папы и вопреки предварительному постановлению церемониала) одно существенное изменение: когда в торжественный момент Пий VII стал поднимать большую императорскую корону, чтобы надеть ее на голову императора, Наполеон внезапно выхватил ее из рук папы и сам надел себе на голову.

Для Наполеона не может быть и речи о том, чтобы принять корону из рук папы! Он сам коронует себя и императрицу. Он ведь сам поднял с земли валявшуюся на ней корону Франции.

После этого Жозефина встала перед императором на колени, и он возложил на ее голову корону поменьше. Этот жест возложения на себя короны имел символический и очень серьезный смысл: Наполеон не хотел, чтобы папскому «благословению» было придано слишком уж решающее значение в этом обряде. Он не пожелал принимать корону из чьих бы то ни было рук, кроме своих собственных.

Историк Андре Кастело констатирует:

«Возбужденные крики «Да здравствует император!» заглушали артиллерийские залпы. В тот день над Парижем их прозвучало ровно сто один. Торжественная церемония коронования длилась пять часов без перерыва».

Итак, бывший кадет военной школы Наполеоне Буонапарте, генерал Бонапарте, первый консул Республики Бонапарт и, наконец, пожизненный консул стал императором Наполеоном I.

А вместе с ним императрицей французов стала Жозефина. И это был подлинный триумф Мари-Роз-Жозефы Таше де ля Пажери, креолки с далекой Мартиники.

Ее мантию несли Гортензия, Жюли Клари (жена Жозефа Бонапарта), Каролина, Элиза и Полина (сестры Наполеона). Три последние пребывали в откровенно дурном расположении духа, постоянно «тормозили» и, вопреки их уговору с императором, как можно хуже «поддерживали» тяжелый шлейф в тридцать квадратных метров.

Конечно же, они завидовали Жозефине. И они лютой ненавистью ненавидели ее…

Наполеон лично короновал ту, кого суеверно считал своей «счастливой звездой».

Какая другая женщина в мировой истории получала такой же подарок от человека, которого любит? Кому еще дарили Империю, которая вскоре раскинется от Гамбурга до Неаполя, от Бреста до Варшавы?

Римский папа напутствовал из обоих:

– Да утвердит вас на престоле Империи и благословит вас на царствие с высоты своей вечной славы Иисус Христос, Царь царей, Владыка владык, существующий и правящий вместе с Богом Отцом и Святым Духом ныне и присно и во веки веков.

Обняв императора, Пий VII повернулся к собравшимся и провозгласил:

– Vivat Imperator in aeternum! (Да здравствует император на веки вечные!)

И присутствовавшие эхом отозвались:

– Да здравствует император! Да здравствует императрица!

И эти возгласы смешались с криками «Да здравствует император!» за стенами собора, а также со звоном колоколов и грохотом залпа из ста орудий.

Императрица Жозефина. Худ. Анри Бюге

Мадам де Шатене потом написала об этом так:

«Милосердие, мир, все, что есть на свете доброго и кроткого, казалось, снизошло с небес на землю. В этот момент <���…> Жозефина была олицетворением грации, покоряя все глаза и сердца; она стала лучшим украшением этого триумфального дня».

Однако уже дома, ложась вечером в постель, Жозефина услышала, как ее муж бормочет:

– Кому же я все это оставлю?

И страхи вновь овладели ею.

Итак, 2 декабря 1804 года Жозефина стала императрицей французов. После этого да еще и после заключения церковного брака вполне можно было бы почувствовать твердую почву под ногами. В самом деле, стал бы Наполеон короновать ее, если бы у него было серьезное намерение развестись с ней ради получения законного наследника?

Жозефина сделалась императрицей. Она не только не была помехой Наполеону при его возвышении, но способствовала еще его величию и славе, оттеняя его геройство и суровость победителя очарованием своей красоты, доброты и грации, что привлекало к ней все сердца. Ей больше ничего не оставалось желать. После церковного брака, а особенно после коронования она почувствовала уверенность и твердую почву под собой.

Скорее всего, именно так и рассуждала тогда Жозефина. К тому же Наполеон не мог не испытывать чувства благодарности к той, кто всегда была его путеводной звездой. О том, что это было именно так, нам рассказывает граф Пьер-Луи Рёдерер, которому Наполеон признался: