Георгий Почепцов - КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием

Говоря по-иному, переходы из физического мира в информационный и виртуальный, и наоборот, более сложны, чем переходы внутри информационного и внутри виртуального пространства. Нам встретился хороший пример последнего, когда П. Палиевский говорит о «Буратино» А. Толстого: «Хотя он и проходит у нас по разряду детской литературы, там множество точных отсылов к важнейшим явлениям современности, и сделано это очень тонко, без нажима, без торчащей идеи. Достаточно вспомнить, как два жулика, Алиса и Базилио, соблазняют Буратино зарыть свои денежки в землю и ждать, когда вырастет денежное дерево. Это же замечательная аллегория банковского жульничества! Кстати, я недавно обнаружил, что Булгаков взял своего кота во многом из „Буратино”. Хотя, конечно, булгаковский кот получился гораздо выше» [10].

Мир фантастики интересен тем, что он способен снять зашореность с мозгов читателей, позволяя по-иному взглянуть на настоящее, прошлое и будущее. Сегодня большие корпорации заказывают описать будущее фантастам. Военные занялись войной будущего. Ее можно выиграть, только если начать готовиться к ней сегодня. Стругацкие также стоят в этом ряду, поскольку все главные типажи перестройки — Е. Гайдар, А. Чубайс и др. — отмечают то влияние, которые Стругацкие на них оказали.

А. Генис замечает: «Оккупировав наше детство, Стругацкие повлияли на советского человека больше не только Маркса с Энгельсом, но и Солженицына с Бродским. Собственно, они (а не Брежнев) и создали советского человека в том виде, в каком он пережил смену стран и эпох. Все, кого я люблю и читаю сегодня, выросли на Стругацких — и Пелевин, и Сорокин, и даже Толстая. Мощность исходящего от них импульса нельзя переоценить, потому что они в одиночку, если так можно сказать о братьях, оправдывали основополагающий миф отравившего нас режима. Стругацкие вернули смысл марксистской утопии. Как последняя вспышка перегоревшей лампочки, их фантастика воплотила полузабытый тезис о счастливом труде. Пока другие шестидесятники смотрели назад — на „комиссаров в пыльных шлемах” (Окуджава), вбок — „коммунизм надо строить не в камнях, а в людях” (Солженицын), или снизу — „уберите Ленина с денег” (Вознесенский), Стругацкие глядели в корень, хотя он и рос из будущего. Их символом веры был труд — беззаветный и бескорыстный субботник, превращающий будни в рай, обывателя — в коммунара, полуживотное — в полубога» (цит. по [11]).

То есть Стругацкие в любом случае заняли нишу, где равных им не было. Отсюда успешность их даже в системе свободного времени, а для рабочего времени им вовсе не было равных. Товарищ Суслов проигрывал им по всем параметрам. Его идеологическое рвение держало в уздах легко проверяемые информационные и виртуальные объекты — статьи и книги. Это была жесткая среда, где за А всегда следует Б, а мягкая среда — литература и культура — возникала в поле зрения идеологов только в случае уж слишком явных отклонений от правильностей советского мира.

В принципе вообще работа через поколения не видна в сегодняшнем дне. Ее результаты приходят к нам потом. Сложные системы также поддаются такому влиянию. Например, можно прислушаться к такому мнению: «Наивным было бы полагать, что сверхсистемы такого уровня, как Советский Союз, по каким бы то ни было причинам могут в один прекрасный или трагический момент времени просто распасться и исчезнуть без следа. Что вся эта сложнейшая структура отношений власти и собственности, выстроенных между сотнями тысяч, если не миллионами людей, испарится в одночасье, „как сон, как утренний туман”. Ничего подобного. Она может просто перейти из одного „фазового состояния” в другое. И этот естественный вроде бы переход всегда в какой-то степени управляем. Так было с видимым крахом Российской Империи в 1917 году. Так же было и с видимым крахом Советского Союза в 1991 году. Филипп Бобков, вроде бы давно „отошедший от дел”, тем не менее, продолжал оставаться одним из главных аттракторов-центров этой системы после ее переформатирования и „редизайна” в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века. С исчезновением такого личностного, субъектного центра неизбежно должно измениться многое — порой в самых неожиданных местах и в самых неожиданных направлениях. Наверняка мы уже в ближайшее время станем свидетелями этих изменений, даже не догадываясь об их взаимосвязи между собой как разных сторон одного процесса » [12].

И еще о Стругацких: «Единственное, что можно отметить — писатели сами своим творчеством дали повод для мыслей подобного рода. Ведь концепция Прогрессорства — это и есть та работа АБС, которую они проводили бы под патронажем КГБ, если бы сотрудничество было. Допустим, что главные мэсседжи романов братьям подсказывались специалистами комитета. А затем под неусыпным взором этого же комитета данная якобы запрещенная литература распространялась широко по всей стране. Печатались сольные книги, публиковались произведения в журналах, экранизировались, ставились радиоспектакли и т. д., не говоря уже о пресловутом самиздате. Таким образом общество готовилось к переменам. Начав, как восхвалители яркого светлого советского будущего, постепенно Стругацкие все больше „темнели взором”, чуть ли не диссидентствуя в своих книгах. С ними вместе темнели и их читатели. Стругацкие не звали на баррикады, но меняли сознание молодежи изнутри. Менять общество, не вмешиваясь в историю открыто, наблюдая за естественным процессом развития — это ли не главный принцип Прогрессоров? А поскольку цель естественного развития прогрессорам ясна — то почему бы не ускорить эти изменения?» [13].

В подтверждение общей направленности нашего разговора о возможности влияния на мозги можно, например, посмотреть на план мероприятия литовского КГБ [14]. Там достаточно подробно расписываются темы, которые должны быть освещены в СМИ в ответ на выпады со стороны Запада. И все это для влияния на мозги сограждан.

Или письмо Андропова, в котором предлагается создать фильм о действиях китайских шпионов. В результате ЦК поручил Госкомитету СССР по телевидению и радиовещанию создать полнометражный документальный телефильм, «разоблачающий деятельность китайских спецслужб против СССР». Тут интересна реакция журналиста на это письмо: «Пресловутый фильм можно было бы при необходимости демонстрировать также „в целях снижения активности разведывательно-подрывной деятельности спецорганов КНР против нашей страны и создания выгодного нам мирового общественного мнения”. — Это что же выходит, что иных методов для „снижения” (даже не для пресечения и искоренения!) пресловутой активности, кроме как показа кино, больше уже не осталось? Да и разве активность разведывательной деятельности противника регулируется показом документальных сериалов?» [15]. А нам, наоборот, представляется интересным, что именно это отражает характерную черту Андропова по использованию не только прямых, но и косвенных, говоря современными словами, гибридных форм воздействия. Возможно, самым главным произведением Андропова были «Семнадцать мгновений весны», поскольку они не только изменили имидж КГБ от политического сыска к разведке, но и способствовали в результате избранию президентом В. Путина [16]. Небольшая трансформация виртуальной действительности привела в результате к существенной трансформации физической реальности России.