Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

— А зачем? — глупо спросила Зузу. Мими сразу стало неловко за нее: раз делают, значит, надо… Правда, зачем?

— Во, еще одна принцесса! Ты что, с Луны свалилась? Для продажи, конечно! Наделаем венков и сдаем их в магазин господина Клоделя «Паризьенн: цветы и птицы».

— И птиц тоже вы делаете? — совсем дезориентировалась Зузу.

— Нет. Наша специальность — цветы. Птиц делают сестры Мальвина и Опунция, две старушки. Тетка делает венки для похорон (Зузу вздрогнула и поежилась), а я — белые веночки для свадеб. У меня лучше получается, потому что у нее пальцы загрубели, только и годятся — вертеть огромные гвоздики для незабвенных покойничков.

Зузу совсем оцепенела от такого сочетания, в ее непривычной к раздумьям головке не умещались сразу прелестные веночки флердоранжа и мрачные кладбищенские венки.

— Ах, Дениз, сделай веночки для нас с Зузу! — воскликнула Мими. — Мы хорошенько спрячем их и будем мечтать, как когда-нибудь выйдем замуж!

— Да ты что, как же я их пронесу в монастырь? Сестры просто рехнутся от такой скоромной вещи! Как можно — в вашем возрасте мечтать о свадьбе! — усмехнулась Дениз. — Да и у тетки моей все на счету. Цикада не проскочит!

— Да, пожалуй, не стоит… — грустно согласилась Мими, вспомнив скандал по поводу простой живой розы. А уж тут что было бы…

Вдали зазвенел колокол, призывающий на вечернюю молитву, но во время молитвы, а потом и ужина, головы Мими и Зузу были заняты совсем другим. Они впервые столкнулись с необходимостью зарабатывать деньги ежедневным скучным трудом: то, что делали взрослые, до сих пор как-то не очень их касалось.

А для Дениз это было вполне привычно. Обыденно, и не так уж тяжело: в хорошие минуты у нее пробуждалось вдохновение, и цветы получались нежными, как живые, а букеты — исполненными тонкого вкуса. Такие веночки и букетики мсье Клодель даже в продажу не выставлял, они сразу шли постоянным клиенткам из благородных.

Хуже было другое: все выходные тетка непрерывно пилила Дениз. Ей все было не так: и обучение в монастыре стоило слишком дорого, и платье Дениз снашивала слишком быстро, и башмаки на ней горели, и почтительности было в ней маловато (и верно маловато!), и в голове у нее — одни амуры да романсы. Вот это уж была неправда! Поначалу. В детстве Дениз только и мечтала сорваться с окрестной детворой на обрывистый берег моря, порезвиться среди зарослей душистой дикой маслины да наловить ящериц — вечные забавы прибрежных жителей. Но с течением времени она почувствовала, что превращается в другое существо, которому уже не к лицу гонять в деревянных сабо и пускать кораблики… И вот тут-то теткино нытье и придирки и заронили ей в душу бунтарский дух противоречия. Раз тетка так поносит амуры и романсы, значит… значит надо в этом разобраться! — злорадно думала она.

И, относя воскресным вечером очередную порцию изделий мсье Клоделю — тетка приметила, что когда товар относит Дениз, мсье Клодель бывает сговорчивей и платит щедрее, — она жадно глазела по сторонам сияющих вечерними огнями и соблазнами улиц Монпелье. И вовсе не избегала встречаться глазами с молодыми людьми! Правда, вид она напускала на себя строгий и неприступный, а на заигрывания отвечала ледяными взглядами. Отчасти в ее неприступном виде повинно было безобразно длинное коричневое платье, но потом она научилась слегка подворачивать юбку в поясе и подкалывать подол, чтобы хоть немного следовать моде, а тяжелую пелерину — снимать и заталкивать в корзинку, открывая миру стройную шейку.

Конечно, о платье с заниженной талией и бантом на бедре можно было и не мечтать, равно как и о модной короткой стрижке с загогулинами на щеках, и о кастрюльной маленькой шляпке… Ух, этот ненавистный капор! Его тоже можно снять и выпустить на лоб рыжий завиток, в общем, как-то высунуться из створок монастырско-теткиной чопорности навстречу восхитительной и загадочной Взрослой Жизни!

Вокруг сияли заманчивые витрины, в уличных кафе смеялись и звенели бокалами прекрасные нарядные дамы и кавалеры, а уж афиши синематографа!.. О, какой это был соблазн! Приходилось спешить, а как хотелось задержаться и все это рассмотреть! Уговорить тетку пойти в синематограф удавалось так редко! К тому же тетка по дороге все время одергивала Дениз и скрипела, но зато как интересны были фильмы! Какая в них разворачивалась необычайная жизнь! И Дениз все-таки иногда засматривалась на афиши с портретами блистательных кинозвезд: уморительного Андре Дида, красавца Вильяма Батлера. И как-то раз…

Она зачиталась анонсом на афише синематографа «Иллюзион», как вдруг глубокий бархатный баритон негромко произнес ей в самое ухо:

— Прекрасная мадмуазель интересуется синема?

Дениз обернулась, почувствовав волну чего-то горячего и сладкого в области ключиц. Возле нее стоял хорошо одетый мужчина. Он был не молод, скорее даже стар — лет, наверное, тридцати, но одет в безукоризненный серый костюм, подтянут и не по возрасту строен. Галстук был пришпилен к белоснежной рубахе брильянтовой булавкой, на пальце — перстень с печаткой. Словом, несомненно принадлежал к наивысшему свету.

Дениз сделала неприступный вид и собралась развернуться и уйти, но джентльмен продолжил:

— Вы не должны думать дурного, уважаемая мадмуазель. Разве я похож на вульгарного уличного жиголо? Отнюдь, позвольте вас заверить в совершеннейшем почтении. Дело в том, что я — режиссер синематографа, и меня, естественно, интересует мнение столь культурной и серьезной девушки об этом искусстве.

…Режиссер! У Дениз прямо-таки дыхание в груди остановилось. Человек из этого прекрасного и недоступного мира! И такой обходительный, сдержанный! Однако она все-таки взяла себя в руки.

— Мы незнакомы, мсье. Не подобает мне вступать с вами в разговор! — и она поспешила прочь от афиш, внутри у нее все дрожало от смущения.

— Позвольте представиться: Аристид де Шато-Икем, режиссер парижской киностудии «Патэ». Приехал сюда выбрать место для съемок в вашем прекраснейшем городе, а возможно, и исполнительницу главной роли.

— Прощайте! — еле выговорила Дениз, и пустилась наутек, едва не потеряв корзинку с пелериной и капором.

…Всю эту неделю она была необычно рассеянна, получила массу дурных отметок и еле дождалась субботы. В голове у нее творился сумбур, описать который бессильно любое перо, но который хорошо памятен всем, кто не забыл еще период смятения чувств, называемый юностью.

В следующие воскресенья она причесывалась особенно искусно, тщательно прикрыв от тетки произведение своих рук ненавистным капором, и неслась к мсье Клоделю, как будто за ней гнались. Быстро спихнув товар, она выбегала из «Паризьенн», в соседней парадной приводила себя в человеческий вид (прятала капор и подкалывала юбку) и медленно направлялась домой. Мсье Аристид неизменно ждал ее у «Иллюзиона». Он уже вызнал у нее имя, и уговорил даже угоститься оранжадом в кафе, а затем немного провожал по бульвару. Не надо быть такой чопорной провинциалкой, юной девушке это совсем не идет, это даже смешно!