Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

– Я не болен , – раздраженно заявил он. – Это всё проклятые крысы, довели меня…

– Сегодня утром их было меньше.

Это было сказано лишь ему в утешение. Только потом я осознала, что это действительно так. Мирон чуть оживился и осушил чашу с темным горьким отваром. Я пообещала принести еще и ушла. Похоже, отвар и в самом деле пошел ему на пользу, но, вероятнее всего, потому что приготовил его сам Ахилл. Уже в дверях я обернулась. Мирон почувствовал себя гораздо лучше. Он даже сполз с подушек и подтянул простыню, чтобы прикрыть волосатую грудь.

Спустя пару часов я пришла в лазарет с новой порцией отвара. Каково же было мое потрясение от увиденного: Мирон скинул простыни и наполовину свесился с постели. Туника задралась, так что стали видны волдыри в паху; они выглядывали из-под черных волос, как жуткие, перезрелые фиги. Вся грудь и шея были покрыты рвотными массами, вязкой смесью слизи и желчи без твердых остатков; но он ничего и не съел в тот день, и почти не ел накануне. Мирон чесал одной рукой шею, другой – в паху. И кожа оказалась такой горячей, что едва я коснулась его, как тут же отдернула руку. Он что-то бормотал. Я решила, что он опять бредит о крысах, но затем услышала слово «огонь». Кажется, он говорил «в огне», но его глотка была так забита, что Мирон едва мог что-то произнести. Я предложила ему питье, но, очевидно, он был не в состоянии взять чашу. Я наклонилась и пролила немного темного отвара ему в рот. Его мгновенно вырвало. Я попробовала дать ему воды, но Мирон исторгнул и ее. По крайней мере, он смог прополоскать рот и смочить губы. Его тело буквально горело.

Когда появился Ахилл, даже в таком состоянии Мирон порывался сесть в попытке проявить должное уважение. При этом он вытягивал шею, словно хотел отстраниться от своей потной, зловонной плоти.

– Прости, – повторял он. – Я виноват.

– Не вини себя, – сказал Ахилл. – Крысы ушли.

Он пробыл несколько минут и ушел – само собой, чтобы омыться в море перед трапезой. Захлопнул за собой дверь, и на краткий миг я ощутила дуновение прохладного воздуха. Я задержалась ненадолго и сумела дать Мирону немного отвара. Его глаза начали закрываться. Вскоре он погрузился в глубокий сон, и я смогла вернуться в зал, где уже собирались командиры. Я взяла кувшин со стола и принялась было разливать вино по кубкам, начиная, как всегда, с Ахилла, но Патрокл забрал у меня кувшин и велел идти в спальню и передохнуть.

Ночью, когда я ходила проведать Мирона, мне показалось, что ему стало лучше. Он пребывал в ясном уме и говорил вполне связно. Но утром все стало только хуже, намного хуже. Мирон метался на пропитанных потом простынях и бормотал что-то невразумительное. Я позвала кое-кого из женщин, и мы вместе омыли его. Одна из них, не в силах стерпеть зловония, отвернулась, и ее вырвало.

Ахилл, едва вернулся с поля битвы, пришел в лазарет, еще в доспехах. Он замер в дверях, очевидно потрясенный. Губы Мирона были покрыты белой коркой, как поваленное дерево иногда покрывается грибками, и когда он пытался заговорить, кожа в уголках рта трескалась. Патрокл явился через пару минут и взглянул на Ахилла поверх кровати. Тот покачал головой.

– Я побуду с ним, – сказал Патрокл.

– Нет, тебе нужно поесть.

– Как и тебе… Ну же, ступай. Я останусь.

Однако Ахилл сел в изножье кровати и положил руки на стопы Мирона. Мне показалось странным подобное проявление заботы к человеку, который того не заслуживал, но Ахилл, очевидно, знал иную его сторону. В конце концов, они были друзьями.

– Принесешь немного воды? – произнес Ахилл.

Вероятно, он обращался ко мне, поэтому я взяла кувшин и набрала чистой воды из кадки у двери. Ахилл принял кувшин из моих рук и попытался влить немного воды Мирону в рот. Тот между тем бормотал:

– Крысы, крысы…

И затем, когда на краткий миг узнал Ахилла:

– Прости.

– Здесь нет твоей вины.

Но Мирону было уже все равно, чья это вина. Конец наступил так быстро, что, полагаю, всех нас застиг врасплох. Мы ждали очередного вдоха; когда же его не последовало, Ахилл коснулся шеи Мирона, надавил пальцем…

– Нет, все кончено. – Он закрыл Мирону глаза, глубоко вздохнул и повернулся к Патроклу. – Чем скорее его сожгут, тем лучше. Сожгите все, что ему принадлежало.

– Несколько запоздало.

– Знаю. Но что еще нам остается?

По давнему обычаю, обряжать мертвых должны женщины – как в Греции, так и в Трое. Мужчины перенесли тело Мирона в прачечную и положили на стол, но затем удалились, предоставив остальное нам.

Поскольку Мирон приходился Ахиллу родичем, я знала, что должна присутствовать. Поэтому зачерпнула ведро воды из бочки в углу, рассыпала по поверхности смесь трав – розмарин, шалфей, душица и тимьян – и взялась за дело. Еще три женщины, которые трудились в прачечной, наполнили ведра и, шлепая босыми ногами по дощатому полу, поднесли к столу. В большинстве своем прачками были грузные женщины, медлительные, с широкими и бесформенными ступнями, бледными лицами и пористой кожей, со сморщенными пальцами. Я видела, как они стоят в кадках у хижины, по колено в урине, и, задрав юбки до пояса, часами напролет топчут белье. Присохшую кровь очень непросто отмыть, и моча – одно из немногих средств, которое удаляет пятна. Порой кто-нибудь из мужчин, проходя мимо, задирал тунику и вносил свой вклад в стирку. В итоге ноги у женщин постоянно воняли. Я чувствовала этот запах, но подозреваю, что сами они давно перестали принюхиваться друг к другу.

Эти женщины не питали любви к Мирону – он никогда не давал им спуску и порой сношал их. Однако выбора у них не было. Мы сняли с него пропитанные потом одежды, и одна из женщин с возгласом отвращения посмотрела на волдыри в его промежности.

– Несчастный пес, – произнесла она и отступила на шаг.

Но другая женщина проворчала:

– Проявите почтение к ублюдку.

Я отжала тряпку и собралась отереть тело, но в этот миг дверь отворилась и вошел Ахилл, а следом за ним – Патрокл. Позади них топтались Алким и Автомедон, ближайшие сподвижники Ахилла. Женщины замерли, и мгновение мы так и стояли: Ахилл со своими людьми по одну сторону стола, и безмолвные босые женщины – по другую.

Я шагнула вперед и взглянула на Ахилла поверх тела.

– Мы не станем тянуть.

Я даже представить не могла, что ему здесь понадобилось.

Он кивнул, но уходить явно не собирался. Патрокл откашлялся.

– Мы принесли кое-что из одежды. – Он пододвинул ко мне сверток. – Да, и монеты, положить на глаза.

Ахилл смотрел прямо на меня. Никто не двигался, все хранили молчание. Думаю, в тот момент он видел в нас тех, кем мы и являлись, – не только женщин, не только рабынь, но и троянок. Врагов. И это доставляло мне необъяснимое удовлетворение. Он видел во мне врага. В конце концов, еще раз пронзив меня взглядом, Ахилл развернулся и вышел. Остальные последовали за ним.