Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

Я встречала многих женщин, в том числе и простых, чьих имен вы никогда не слышали. И поэтому могу сказать вам, что братья Лаогон и Дардан были не просто братьями, но близнецами. В детстве Дардан плохо говорил, и собственная мать не могла понять его.

– Что он сказал? – переспрашивала она у его брата.

– Он говорит, что хочет кусок хлеба, – отвечал Лаогон.

– Приучи его говорить, – наставляла их бабушка. – Пусть он сам попросит.

– Но я была так занята, – рассказывала мне их мать. – Мне пришлось бы стоять там часами, если б я послушалась ее.

Или мать Дриопа, которая два дня провела в родовых муках.

– Под конец мама отослала повитуху вниз. Сказала, мол, выпей чашу вина, а я побуду пока с ней. А как только та вышла, мама подняла покрывала, и не знаю, что она там сделала, но, боги, наступило облегчение. Не прошло и десяти минут, как он родился. «Ох, – сказала повитуха, – я и не знала, что она так близка». А мама только улыбалась.

Или вот Мулий, которого Ахилл поразил копьем в ухо.

– Он пошел в шесть месяцев. Не ползал, не перекатывался, ничего такого – просто встал и пошел. Я ходила за ним, согнувшись пополам, и придерживала за руки, часами . А стоило ему присесть, как он тут же вскакивал и снова принимался ходить. Спину у меня так и ломило.

А мать Ифитиона вспоминала, как отец впервые учил его ловить рыбу, как тот сосредоточенно хмурился, пытаясь насадить червя на крючок…

– Ох, и только он поднялся, как червяк снова упал. Я с трудом сдержала смех. Бедный мальчик… Но надо отдать должное, он не бросил попыток. Такой он был – никогда не сдавался.

Некоторые из женщин, что помоложе, рожали детей от новых хозяев, и, я уверена, они любили их – как и всякая женщина. Но когда я говорила с ними, они вспоминали троянских детей, мальчишек, что сражались за Трою.

И после…

Ригм. Копье Ахилла поразило его в грудь, и кровь пузырящимся потоком хлынула из пробитого легкого.

И после…

Арейфой. Ахилл ударил его копьем в спину, когда тот пытался развернуть колесницу. Он упал наземь, и напуганные лошади понесли прочь пустую колесницу.

И после…

Впрочем, не имеет значения, кто был после, – Ахилл не помнит тех, кого убивает. Едва он вздернет копье, как сразу ищет взглядом следующую жертву. Так почему же в этой кровавой череде убийств ему запомнилась смерть лишь одного мужа? Он говорит «мужа», хотя скорее подобало бы назвать его «мальчишкой»: мягкий пушок покрывал его подбородок. Его появление на поле боя объяснялось лишь бедственным положением троянцев – или его собственным стремлением сражаться и доказать свое мужество. Как бы там ни было, вот он, выбирается ползком из вод…

Ликаон , сын Приама. Тот, кого Ахилл не в силах забыть.

Ни один из них не удостоился погребальных обрядов, очистительного пламени. Ахилл не собирается прекращать бой, чтобы позволить троянцам забрать убитых, пока Патрокл лежит, непогребенный, в лагере. И он не берет пленных, никого. Убивает всякого, кто попадется ему на пути. Их тела падают под колеса колесницы. Брызжет кровь, мозги, экскременты, и его доспехи покрываются скверной. Он не останавливается и не оглядывается, но смотрит только перед собой, и Автомедон подгоняет лошадей. С каждым убитым воином они подбираются на шаг ближе к воротам Трои, к тому мгновению, когда он сразится с Гектором и убьет его.

Кровь, мозги и экскременты – и он, сын смертного и богини, мчится навстречу славе.

Это продолжалось пять дней, и все это время Ахилл почти не смыкал глаз. На него было тяжело смотреть: красные от слез глаза и бледное, осунувшееся лицо под слоем грязи.

Каждый день начинался с созерцания тела Патрокла. Я разворачивала материю, которой мы обертывали его голову, чтобы оградить от мух, и после отступала. От запаха разлагающейся плоти к горлу подступала тошнота. «Сожги его, во имя богов», – хотелось сказать мне, и я была в этом не одинока. Но Ахилл словно не замечал никаких изменений. Всякий раз, прежде чем уйти, он наклонялся и целовал Патрокла в потемневшие губы. Даже при помощи лент, обмотанных вокруг его челюсти, трудно было держать рот полностью закрытым. Когда Ахилл уходил, вокруг тела собирались прачки и ворчали себе под нос, но я не задерживалась и не слышала, что они говорили.

После ужина он снова отправлялся взглянуть на Патрокла, но вечером никому не дозволялось входить с ним в комнату. Как-то раз я услышала, как Ахилл произнес: «Еще не время», – должно быть, он имел в виду, что Гектор еще жив. Алким томился у приоткрытой двери и время от времени заглядывал внутрь: Ахилл не отходил от стола, и его голова покоилась на груди Патрокла. Как-то поздней ночью он издал громкий стон, и Алким уже толкнул было дверь. Но я перехватила его за руку.

– Нет .

– Не следует оставлять его одного.

– Он уже один.

Алким помедлил, затем кивнул и отступил.

Сражение теперь кипело под самыми стенами Трои. Как только мирмидоняне покидали лагерь, я взбиралась на мачту Ахиллова корабля и смотрела. Я была там в то утро пятого дня, когда ряды троянцев наконец дрогнули. Даже тогда я надеялась, что они еще перестроятся, но ворота раскрылись, и воины стали отступать внутрь. Приам перегнулся через парапет, призывая Гектора укрыться за стенами. Гекуба и вовсе обнажила свои морщинистые груди, моля сына спастись, но Гектор не внял мольбам. Он повернулся спиной к дому и спасению – и шагнул навстречу Ахиллу.

Не в силах смотреть, я вернулась в хижину и рассказала другим женщинам о том, что видела. Мы понимали, что наблюдаем последние дни Трои, а с падением города умрут и наши надежды на освобождение. И все-таки жизнь еще текла своим ходом, и ткацкие станки не замирали ни на миг. Медленно, по нитке, росло полотно. Женщины словно боялись, что стоит им остановиться, прервать узор, и мир тоже рухнет.

Но вот за непрерывным стуком челноков мы услышали другой звук. В первые мгновения нам приходилось еще напрягать слух, и кое-кому удалось даже убедить других, что это крики чаек. Но нет, это были женские голоса, и они не смолкали. Один за другим станки замирали, и в повисшем молчании мы ясно услышали плач. И поняли, что Гектор, последний и величайший защитник Трои, пал.

Я не сразу поняла, что это. Когда же Ахилл направил колесницу в сторону конюшен, я увидела, как по земле за ней что-то волочится. Но прошло не меньше пяти минут, прежде чем я узнала в груде ободранной и окровавленной плоти Гектора. Мирмидоняне гудели от возбуждения. Ахилл не только убил Гектора, но еще трижды проехал с его трупом под стенами Трои. А Приам, отец Гектора, стоял у парапета и смотрел, как его сильный и красивый сын превращается в мешок развороченных внутренностей.