Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

С принесением клятвы все оказалось улажено. Агамемнон пригласил всех царей на большой пир, где они с Ахиллом вновь сядут за стол и разделят пищу, как братья. Тем временем мирмидоняне заберут дары и переправят в стан Ахилла. Те тотчас принялись за дело. Треножники, медные котлы, свертки дорогих вышитых тканей, золотые подносы и блюда – все это приносили из хранилищ Агамемнона и грузили в телеги, запряженные мулами. Перед статуями богов совершили молитвы и возлияния, после чего погонщики стеганули мулов, и процессия медленно двинулась с арены. Колонну возглавляла четверка великолепных коней, за ними катили, переваливаясь на ухабах, перегруженные повозки.

Я и семь девушек с Лесбоса шли позади, вместе с остальными вещами.

Первое, что я увидела, когда вернулась к Ахиллу, – это тело Патрокла, лежащее на носилках. Ведь это был живой человек, когда меня уводили. Я упала на колени и обхватила его холодные стопы. Думаю, я никогда прежде не чувствовала себя такой одинокой и покинутой, как в те минуты. Другие женщины выбежали на мои безудержные рыдания и плакали рядом со мной.

Полагаю, скорбь по Патроклу в какой-то мере стала для всех нас выражением собственного горя. Я плакала и думала о своих братьях. Думала даже о несчастном Минесе, который мог бы познать счастье с другой женой. Но не стоит думать, что наша скорбь по Патроклу была неискренней или показной. Я держала его стопы и вспоминала, как однажды он успокоил меня и пообещал убедить Ахилла взять меня в жены.

Я не сомневалась, что на поле битвы, в гуще сражения, Патрокл был столь же свиреп, как и остальные. Но здесь, среди пленных женщин и их детей, он всегда бывал добр.

«Да, – скажете вы, – но ведь это лишь часть правды, верно? Ты не просто “вспоминала”, что он обещал убедить Ахилла; ты удостоверилась, что и все остальные об этом не забыли. В особенности Ахилл. Пожелания мертвых имеют огромное значение для живых, тем более если умерший был так же любим, как Патрокл. Ну же, признай это! Ты пыталась устроить свое замужество».

Вот еще! Ахилл только что объявил во всеуслышание, что желал моей смерти!

«Нет, но ты попытала счастья, верно? Как ты дошла до этого? Этот человек убил твоих братьев и твоего супруга, сжег твой город, уничтожил все, что было тебе дорого, – и ты готова была стать ему женой? Не понимаю, как ты могла помыслить о таком».

Наверное, потому что вы никогда не были в рабстве. Уж если так хочется прицепиться к чему-то, отчего бы не спросить, почему я преподношу это как нечто общее? Наша скорбь, наши утраты. Не было ничего нашего . Я сидела у ног Патрокла и сознавала, что утратила лучшего друга, какой у меня был.

Порой ночами я лежу без сна и спорю с голосами у себя в голове.

Пир в чертоге Агамемнона продолжался до поздней ночи, но Ахилл ушел еще до полуночи. Эту ночь он снова провел рядом с Патроклом, свернувшись на досках у его носилок.

Я чувствовала, что воины встревожены. Патрокла уже следовало предать огню, вынуть из пепла кости и захоронить, совершив молитвы и возлияния во имя богов. У греков – как и у троянцев – обычай велел сжигать тело перед закатом на следующий день после смерти, но Ахилл по неведомым причинам решил, что с похоронными обрядами нужно повременить. Возможно, он надеялся, что с гибелью Гектора – думаю, он не сомневался, что убьет его, – и собственная смерть не заставит себя ждать, и тогда их с Патроклом сожгут на одном костре. Он хотел бы этого.

На следующий день Ахилл поднялся до рассвета и облачился в доспехи. Сработанные столь искусно, доспехи совершенно не стесняли движений, словно на нем была одна лишь туника. Я столкнулась с ним в тесном проходе между спальнями и залом. Глаза его были налиты кровью, но сам он выглядел спокойным и собранным, как ястреб, готовый ринуться на свою добычу.

Лишь на краткий миг его дух был поколеблен. Ахилл уже подступился к колеснице, но увидел Автомедона на месте возничего и невольно отступил – столько лет это место занимал Патрокл… Однако он быстро оправился. Автомедон подал ему руку, но Ахилл не принял помощи и сам запрыгнул в колесницу. Алким, пошатываясь от тяжести, поднес ему щит.

С боевым кличем Ахилл вскинул копье и подал сигнал к выступлению.

И началось величайшее истребление за всю войну.

Мне известны имена всех, кого он убил в тот день. Я могла бы перечислить их вам, если б это имело смысл.

Ну… Не знаю. Возможно, какой-то смысл в этом и есть.

Ифитион . Восемнадцати лет. Ахилл поразил его мечом в голову, раскроив надвое, словно орех. Несчастный рухнул под колесницу, и лошади втоптали его в землю.

И после…

Демолеон. Копье угодило ему в висок, пробив медный шлем – его доспехи были несравнимы с доспехами Ахилла, – раздробило кость и превратило в месиво мозг.

И после…

Гиподам. Копье поразило его промеж лопаток, когда он пытался спастись бегством. Он упал наземь, и свет померк в его глазах.

И после…

Полидор. Младший сын Приама, пятнадцати лет, еще слишком юный, чтобы сражаться, но в последние недели войны малолетних юношей нередко отправляли на поле боя. Очередной удар копья, и снова в спину – но Полидор не спасался бегством. Похваляясь удалью, он прорвался глубоко в ряды греков, не заботясь о том, кто окажется позади него. Копье вышло чуть выше пупка. Полидор закричал и рухнул на колени, подхватывая выпадающие внутренности.

И после…

Дриоп. Удар меча в шею едва не отделил ему голову от тела.

И после…

Демух. Копье попало ему в правое колено, и Ахилл прикончил его ударом меча в горло.

И после…

Братья Лаогон и Дардан. Они крепко держались в колеснице, но Ахилл легко выбил их, словно стряхнул улиток с листа. А потом, быстро и методично, пронзил одного копьем, второго – мечом.

И после…

Трос. Он умер, обхватив ноги Ахилла и моля о пощаде. Ахилл так глубоко погрузил меч ему в живот, что выпали внутренности, и кровь залила ему стопы.

И после…

Мулий. Копье с такой силой поразило его в ухо, что наконечник показался с другой стороны.

И после…

Эхекл. Удар меча раскроил ему череп.

И после…

Девкалион. Копье рассекло ему жилы у локтя, и меч безвольно повис в руке. Ахилл взмахнул мечом, и голова в шлеме отлетела прочь, Девкалион рухнул в грязь, раскинув руки, и из позвонков брызнула серая жидкость.

И после…

Но что-то не складывается, правда? С чего бы вам испытывать жалость или скорбь, выслушивая это чередование безвестных имен?

Позднее, куда бы ни отправлялась, я всегда разыскивала женщин из Трои, разбросанных по греческим землям. Эта изможденная женщина с пятнами на коже, что ввела меня в хозяйский дом, – неужели это та самая Гекуба, некогда молодая и цветущая супруга царя Приама, что устраивала танцы в его дворце? А эта девушка в поношенном, рваном платье, что спешит к колодцу с ведром, – могла ли она быть одной из дочерей Приама? Или не молодая уже наложница, чья кожа испещрена морщинами, – кто узнал бы в ней Андромаху, жену Гектора, что гордо стояла когда-то на стенах Трои с младенцем на руках?