Пэт Баркер - Безмолвие девушек [litres]

Ахилл взял клинок, но вместо того чтобы передать его, принялся рассекать им воздух, надвигаясь на Патрокла. Лезвие сверкало так, словно бы он размахивал полудюжиной мечей. Патрокл стоял на месте, но выглядел ошеломленным, и Ахилл видел первый проблеск страха в его глазах. В конце концов Ахилл рассмеялся и остановил клинок в вытянутой руке. Но даже теперь он оказался не в силах расстаться с ним. Вместо этого направил острие Патроклу в незащищенное горло; лезвие настолько острое, что даже легкое прикосновение могло рассечь кожу. Острие вздрагивало в такт с сердцебиением Ахилла.

– Помни, что я сказал. Как бы хорошо ни продвигалась атака, возвращайся, как только корабли окажутся в безопасности. И не вступай в схватку с Гектором. Гектор – мой.

– Хорошо. – Патрокл улыбнулся, но было видно, что лезвие меча доставляло ему неудобство. – Хорошо .

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга. Затем Ахилл с ироничным поклоном отдал Патроклу меч.

– И помни, я жду тебя к ужину!

Патрокл рассмеялся, но его внимание было рассеянно. Ему не терпелось уйти. Доспех Ахилла преобразил его, и в их отношениях произошла перемена. Теперь он стал равным Ахиллу – по крайней мере, в собственных глазах. Уверенность проявлялась в его походке, в движениях, даже в осанке – и от этого преображение казалось крайне убедительным.

– Знаешь, – произнес Ахилл, – я начинаю думать, что у нас получится.

Патрокл снова подвигал правой рукой, но в этот раз с мечом.

– Получится.

– Тебе точно удобно?

– Да, всё в порядке.

– Перестань говорить, что всё в порядке.

Патрокл обнял его.

– Но так и есть .

– Я произнесу речь.

Патрокл пошел впереди него по темному коридору, но у самой двери остановился. Они снова обнялись – объятия уединенные, более близкие, нежели те, что последуют затем на людях. Но даже теперь Ахилл чувствует, как напряжены плечи Патрокла, чувствует его стремление уйти.

Ахилл встряхнул его.

– Просто возвращайся.

С этими словами, натянув на лицо улыбку, он вышел на слепящий свет.

Он входит с яркого света в полумрак коридора и замирает на мгновение, пока глаза не привыкают к темноте. Затем подходит к бочке с водой и окунает голову, распускает волосы, слипшиеся от пота. Остается под водой так долго, пока легкие не начинает жечь. Выныривает. Капли воды прозрачными бусинами покрывают его кожу. Его мелко трясет – определенно солнечный удар. Но он чувствует себя лучше. Во всяком случае, сознание прояснилось.

Однако злость не утихает. Возвращайся, как только корабли будут в безопасности. Не прорывайся к воротам. Не вступай в бой с Гектором. Гектор – мой. Разве можно было донести эту мысль более доходчиво? Что ж, Патрокл не встречался с Гектором – по крайней мере, пока, – но всем остальным пренебрег. Ахилл расхаживает из угла в угол и пинает все, что попадется под ноги, и что-то непременно попадается, кроме собак, конечно, – те благоразумно улизнули во двор. И не в том дело, что он не понимает, почему Патрокл ослушался его. Иногда в пылу боя наступают мгновения безмятежности, когда время останавливается, шум и крики замирают, и ты смотришь в глаза противнику и знаешь – не надеешься, не веришь – знаешь , что не погибнешь. Такие мгновения довольно редки. Во все прочее время война представляет собой утомительное кровавое ремесло, составленное в равной степени из уныния и ужаса. Но потом этот сиятельный миг наступает вновь, когда рокот битвы меркнет, и тело становится столпом, соединяющим небо и землю.

В такие мгновения никто не в силах остановиться и повернуть назад. И Ахилл подозревает, что Патрокл пребывал в этом состоянии – или близком к нему – все утро.

Все равно. Приказы есть приказы, и им следует подчиняться. Разумеется, он поздравит его, похлопает по спине на глазах у воинов, нальет чашу лучшего вина, подаст ему за ужином лучшие куски мяса, будет воспевать его доблесть и возносить благодарности богам… Но позже, когда они останутся наедине, он поставит ублюдка на место. Просто придется – нельзя спустить ему это с рук. Но, конечно, он дождется, пока Патрокл поймет все сам, и тогда он скажет… Что же он скажет?

Ахилл резко останавливается и смотрит в бронзовое зеркало. На его отраженном лице нет и намека на злость – на нем написан лишь страх. Страх, что он ничего уже не сможет сказать Патроклу. Это добивает его. Ахилл сворачивается в постели, еще хранящей запах Патрокла, и произносит его имя, снова и снова, словно сам звук этого имени мог предотвратить катастрофу.

– Патрокл.

И снова, громче:

– Патрокл.

На поле боя Патрокл слышит голос Ахилла и на мгновение теряет бдительность. Но и этого мига достаточно, потому что внезапно перед ним возникает Гектор. Патрокл пытается вскинуть меч Ахилла, но уже слишком поздно. Гектор вонзает копье ему в бок – оно прошивает его с легкостью, – и вот Патрокл уже на земле, извивается, как рыба на суше. Вокруг темные силуэты троянцев загораживают свет.

– Ахилл! – кричит он.

Кровь течет из раны, и дух его уносится во тьму. И снова:

– Ахилл…

Ахилл вскидывает голову. В какой-то миг он услышал, как Патрокл зовет его. Патрокл?.. Нет, этого не может быть. Хотя голос и мужской, что тоже странно, ведь воины все до одного отправились в бой. В лагере остались одни женщины. Осознание этого горечью отзывается в сердце.

Ахилл знает, кому принадлежал этот голос, но страшится думать о том, что это могло значить. И поэтому твердит себе: нет, это была чайка. Иногда их крики удивительно схожи с человеческими голосами…

Он поднимает глаза к потолку и пытается молиться. Но молитвы всегда даются ему с трудом – он сын своей матери и слишком хорошо знает богов. Он произносит несколько неуклюжих слов и бросает попытки. Нет смысла торчать здесь. Пора возвращаться на корабль. Впрочем, если наступление продолжается теми же темпами, то скоро они пропадут из виду.

Он подходит к двери и вновь слышит свое имя. На этот раз ошибки быть не может. Значит, они возвращаются! Богам лишь ведомо, почему, но они возвращаются .

Ахилл распахивает дверь и выходит на веранду, ожидая увидеть, как двор наводняют люди и лошади. Но там по-прежнему никого. Кругом тишина, и лишь где-то в отдалении дверь скрипит на петлях.

Обратно на корабль, посмотреть, что происходит. Он уже взбирается по канату, но вдруг замирает. Глаз выхватывает какое-то движение. Наконец-то он замечает: лошади несутся во весь опор, в клубах пыли показывается колесница. Он вдруг осознает, что должен остановить колесницу, не дать ей приблизиться – ведь если это произойдет, ему придется услышать худшее. Ахилл собирает всю свою волю, чтобы отбросить колесницу назад, но даже он не в силах остановить время или загустить воздух.