Михаил Петров - За колымским перевалом

— В кузове до сей поры катаемся. И в дождь, и в жару, и в любой мороз. В соседнем районе, говорят, на приисках уже автобусы появились.

— Ты с ними не тягайся. Они прииска не закрывают.

— Ну вот, я вас о жизни спросил, а вы все о работе норовите поговорить.

— Дак о какой жизни рассказывать? Мы теперь, что цыгане. Не прииск, а табор! — вступил в разговор пожилой рабочий, говорил он раздраженно, срываясь на крик. — У меня и жена есть, и детишки, как водится. Так куда же я с ними, когда вы и наш прииск прихлопните? Сколько можно по тайге блукать? Третий ведь прииск у меня на счету.

Бекшин сидел, прикрыв глаза, молча курил, но видно было, что он внимательно слушает всех;

— И то хорошо, товарищ Смелеков, что вы приехали ж хотите с нами говорить в открытую. Так я вас понял? — прервал он молчание.

— Это моя обязанность как секретаря райкома, — спокойно ответил Смелеков.

— Обязанность, — рассмеялся шурфовщик, присевший рядом на корточки. — Был у нас по весне один деловой дядя. С папкой, как водится. Он у вас в райкоме лекциями ведает. «Моя задача, — объявил с ходу, — разъяснить вам текущий момент». И пошел шпарить заголовками из газет. «Социализм, мы построили и шагаем теперь к коммунизму. И придем через двадцать лет, потому что впереди шествует могучая колонна рабочего класса, хозяина страны». А вот спросить, как этот хозяин живет здесь, в тайге, у него времени не хватило: спешил на другой участок.

«Коммунизм, — говорит, — обязательно построим, потому как ведет нас партия коммунистов». Тут я встрял: «Кто-кто, а наш Тарков приведет, если по дороге всех не растеряет или сам в канаву не свалится». Как тот дядя вспенится, аж побледнел. Так мы друг с дружкой не сторговались и врозь разошлись.

Смелеков заметил, что Бекшин во время всего разговора несколько раз озабоченно оборачивался и поглядывал в сторону распадка. Наконец встал и что-то сказал рабочему, но в это время земля под ногами неожиданно дрогнула, прокатился резкий хлопок недалекого взрыва. Смелеков увидел густой дым, столбом воткнувшийся в небо. Вершина столба стала медленно раздуваться шапкой огромного гриба и, рассыпая черные нити земли, двинулась вверх по отлогому склону сопки. Рядом взметнулся еще столб. Затем еще, еще.

— Пошли, что ли, Потапыч?

— Подожди. Они сейчас на правую сторону ключа перейдут.

Бекшин вернулся к костру и пытливо заглянул в глаза Смелекову:

— Лучше нам, товарищ Смелеков, о работе переговорить. К жизни такой мы привыкли, терпим, а вот приисковый кавардак терпеть невмоготу. Раз уж вы к нам приехали, то мы спросить хотели бы: долго ли еще по краю оврага ходить будем? Вот они сидят, соколики, о главном помалкивают, а меня иной раз прижмут как члена райкома партии: «Объясни нам, товарищ представитель райкома, что же такое происходит в районе? Одни какие-то теории изобретают, затуханием золота пугают. А кто говорит, что рано ему затухать. Да только прииски все равно потихоньку прикрывают». И сам я возмущаюсь, а объяснить им ничего не могу. Не знаю.

Но и у Смелекова не было еще ответа на эти сложные вопросы:

— Я могу лишь повторить вам известное. Все, что происходило в районе, — это прямой отзвук дальстроевских времен. Теперь все это позади. Но слишком велик ущерб, нанесенный партии и народу. Главная беда — у многих искалечено сознание. Вылечить их будет нелегко. А не вылечим — как будем работать по-новому?

— Значит, кричали-кричали «ура», а теперь всем миром «караул» заорали.

— Кто лечить будет? Такие, как Тарков?

— Что вы все Тарков да Тарков! А где же мы все это время были? Они же на виду всей области ленинскую дорожку в грязь затаптывали!

— Вы сами-то, товарищ Смелеков, пьете? Я в том смысле, меру имеете?

— При чем тут пьет не пьет?

— Чего? Да если бы Тарков не пил, кто бы другой посмел заливать всю тайгу спиртом?

— Район создали, райисполком избрали. И знаете, что он сделал первым делом? Пищекомбинат построил в бывшем помещении дизельной электростанции. На-звали-то «пище», а стали гнать ту же отраву, только подсахаренную.

— Не говори, ликерчик брусничный хорошо идет! Не то что чистый спиртяга!

— Вы человек новый в районе, товарищ секретарь, может, еще не успели шепнуть вам. В прошлом годе на прииске «Западном» — я там на подземке вкалывал, сам видел — банкетище закатили по случаю выполнения годового плана, да еще где, в спортзале школы клуб-то приисковый мал оказался. Два дня прииск гудел. Сколько начальства привалило…

— Ты скажи, чем закончилось.

— Ох и потеха была, товарищ секретарь! Директор прииска жену потерял. Оказывается, Тарков увез ее в дом дирекции и всю ночь она лечила его от приступа сердца. Она же доктор приисковый была. Красивая, чернявая, под стать цыганке.

— Я знаю об этом. Знаю и другие факты. Мне трудно вас убеждать, да и вам, я вижу, нелегко мне поверить. Только не забывайте, время изменилось. Басурмина в обкоме нет. Новый секретарь обкома — честный, умный человек.

— Что вы нам заливаете, товарищ Смелеков! Слух идет верный, что Басурмина уже к министру в заместители определили. И Тарков наш по вольной дорожке в родной Питер подался, а там — должность отхватит. Что же это получается? Чем выше, тем дым гуще!

— Хватит, братва, — Бекшин выхватил из костра зеленую ветку, от которой повалил густой дым, и бросил ее в ручей. — Что толку болтать о том, чего изменить мы не в силах. Своих забот по горло.

— Забота одна: когда жить будем по-человечески? Или опять обещаниями охмурять начнете? — выкрикнул шурфовщик, который за Тарковым к коммунизму идти не захотел. "

Смелеков почувствовал на себе испытующий взгляд Потапыча, ответил не раздумывая:

— Мы должны понять одно: хозяин строит себе добротный дом, когда уверен, что в нем будет жить не только он сам со своей семьей, но и дети его, и внуки. Вот и решайте, как мы можем строить в ваших поселках, если прииск не имеет запасов золота даже на будущий год?

— Слыхали об этом не раз, — заметил бригадир. — . И вы, товарищ Смелеков, туда же. — Бекшин отбросил папироску, которую мял пальцами, изучающе посмотрел на Смелекова. Лицо его стало суровым, замкнутым. — Вот что я вам скажу, товарищ секретарь райкома партии, раз уж случай вышел. На трибуне не развернешься, регламентом нас обжимаете. Зато ваш брат, начальство, за свою минуту не цепляется: все перечислит, все по полочкам разложит. Тут и причины невыполнения плана, и почему золота добываем меньше. Все друг на дружку спихивают — и виновного не найдешь. Нет его, виноватого! А дело валится. Только я скажу так: где кошки нет, там мышки резвятся. Одно не пойму, зачем вы себя и нас обманываете? Почему боитесь сказать правду? Ох как вы любите при каждом случае Ленина поминать, призывать жить, по-ленински, заветы ленинские соблюдать. Так вы сами-то вспомните, что Ленин говорил народу правду. Если надо, то и самую что ни есть горькую. И время-то было какое! Понимал вождь, что одну соломинку легко сломать, а в пучке — попотеешь. А Тарков, и те, кто над ним в Магадане сидели, отвернулись от народа. Вот оно почему у нас в районе все пошло кувырком. На гору десяток тянет, а под гору один столкнет. — Бекшин наклонился, вытянул из пальцев соседа недокуренную папироску, жадно затянулся. — Как мы обрадовались, когда узнали, что к нам на Крайний Север тоже советская власть пришла, как на материке. Думали, жизнь для нас на всю широту свою дверь распахнет. Заходи, живи, радуйся! Ан, не получилось! Так и осталось: «Давай, давай!.. Вот только золото отыщем. Силу наберем…»