Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Именно Рудольф Вирхов нашел ответ на этот вопрос. В тот год, когда в свет вышла книга Шванна, Вирхов только начал свое медицинское образование в институте Фридриха-Вильгельма. Перемещение фокуса внимания от тканей к клеткам и открытие универсального строения всех живых организмов стимулировало все более многочисленные и эффективные исследования. Практически каждый медицинский феномен, изученный Вирховом после того, как он начал свою научную деятельность, так или иначе был связан с клеточной теорией. В своей работе, опубликованной в 1852 году, он описал клетку как фундаментальный питательный элемент, при этом не только ни разу не упомянул о цитобластеме, но заявил, что эксперименты привели его к убеждению, что новая клетка может быть образована только в результате деления на две уже существующей клетки. Два года спустя он высказался вполне определенно: «Новая жизнь возникает только посредством прямого наследования». Наконец, в 1855 году он поместил в своем «Архиве» статью о патологии будущего – патологии, которая будет изучать процессы, протекающие внутри клеток: поддерживающие жизнь или вызывающие болезнь в зависимости от ситуации. Именно в этой публикации он впервые использовал тезис, ставший объединяющим девизом его учеников: Omnis cellula a cellula, что означает: «Клетка происходит только от ранее существовавшей клетки» и недвусмысленно провозгласил неизбежный вывод: «Как бы мы ни выкручивались и не изворачивались, в конце концов мы все равно вернемся к клетке».

Закономерным было и то, что благодаря достигнутому в европейской науке авторитету профессор Рудольф Вирхов получил приглашение вернуться обратно в Берлин. В своем штате его хотели видеть многие университеты, но он отказался от всех предложений, поскольку был вполне счастлив, работая в идиллической и воодушевляющей атмосфере академии Вюрцбурга. Доброжелательная коллегиальность сослуживцев-учителей и отстраненность от политических коллизий смягчили его природную воинственность. У него была преданная жена и трое детей. За годы, проведенные в Вюрцбурге, он успокоился и возмужал. Рудольф Вирхов, в 1856 году получивший приглашение на должность руководителя кафедры патологии в Берлине, был гораздо более мудрым и зрелым человеком, чем тот пылкий жених, которого полиция города постаралась поскорее выдворить, когда он приехал для заключения брака шесть лет назад.

Теперь же его так уговаривали вернуться, что он согласился принять пост, но на определенных условиях. Поскольку Берлинский университет настаивал на сотрудничестве с ним, он хотел извлечь для себя из этой ситуации некоторые преференции. Вирхов потребовал, чтобы для осуществления практических исследовательских и клинико-патологических работ был построен отдельный институт патологии. Здание возвели очень быстро, и Вирхов вернулся в Берлин с триумфом, как признанный и наиболее влиятельный авторитет среди представителей немецкой медицины. С этого времени тенденция, все более очевидно формировавшаяся в течение последнего десятилетия, стала фактом: благодаря Рудольфу Вирхову эстафета ведущей роли в развитии медицины перешла от Франции к немецкоязычным странам. Это положение вещей сохранялось до начала двадцатого века, когда война изменила расстановку сил и на сцену вышла американская наука.

Первое, что сделал Вирхов по возвращении в Берлин, – познакомил местных врачей с последними разработками в области патологии и рассказал им о собственных открытиях. Чтобы представить материал в доступной для обычных практикующих медицинских работников форме, он структурировал его в виде двадцати последовательных лекций, которые читал в новом институте патологии раз в две недели с февраля по апрель 1858 года. Он нанял некоего господина Лангенхауна, который сидел в аудитории и скорописью дословно конспектировал выступления Вирхова. В конце лета с «незначительными изменениями» он опубликовал их в книге под названием Cellular Pathology – «Целлюлярная патология». В предисловии он написал, что намерен «дать краткий, но всеобъемлющий обзор предмета». Оригинальность взгляда и важность поднятой темы вызвали огромный интерес медицинского сообщества, поэтому не прошло и года, как потребовалась публикация дополнительного издания. Первый абзац предисловия второго выпуска книги заслуживает того, чтобы воспроизвести его здесь, потому что из него можно многое понять о самом ученом, его работе и о том, насколько высоко был оценен его вклад в мировую науку:

Настоящая попытка сообщить в систематизированной форме о плодах проведенных мной исследований, которые противоречат тому, чему обычно обучают в институтах, прежде, чем уведомить о них всю медицинскую общественность, привела к неожиданному результату; оказалось, у меня есть множество как единомышленников, так и решительных оппонентов. И те и другие, безусловно, весьма необходимы, потому что мои друзья не найдут в этой книге никаких необоснованных заявлений, ничего системного или догматического, а моим противникам придется наконец отказаться от своих изобличающих фраз и начать самостоятельно изучать поставленные вопросы. И те и другие могут поспособствовать дальнейшему стимулированию развития медицинской науки.

Вклад самого Вирхова в «стимулирование развития медицинской науки» сложно переоценить. Почти столетие спустя профессор патологии из Университета штата Пенсильвания и выдающийся историк медицины Эдвард Крамбхаар написал: «Эта книга заслуживает того, чтобы стоять на одной полке с Fabrica Везалия, De Motu Гарвея и De Sedibus Морганьи… единой тетрадой величайших медицинских трудов со времен Гиппократа». В 1902 году Уильям Уэлч, который в то время считался старейшиной американской медицины, отметил, что создание Вирховом доктрины клеточной патологии ознаменовало «самый большой прогресс в научной медицине с момента ее возникновения».

Выдвинутые в «Целлюлярной патологии» тезисы стали принципами, на которых будут базироваться медицинские исследования в течение следующих ста лет и более. Одним смелым заявлением он очистил научную среду от всех остатков гуморов и прочей чепухи. Опора Везалия на свидетельства собственных ощущений, акцент Гарвея и Хантера на эксперимент, кропотливый поиск первичных источников симптомов Морганьи, тщательная корреляция между проявлениями болезни и ее анатомическими причинами, требуемая Лаэннеком, – все оказалось в центре внимания в работе Рудольфа Вирхова. В слегка экстравагантном сочинении один из его учеников врач-писатель Карл Людвиг Шлейх писал: «Его орлиный взгляд проник в самую глубь скрытой реакции больного организма и смог увидеть мрачную печать болезни и смерти на усыпанном цветами поле жизни… Он никогда не оставлял попыток проследить путь дракона болезни до самого дальнего его логова, и именно ему принадлежит незабываемый успех проникновения в мозаику пещер организма, в клетки».