Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Поскольку госпитализированный пациент или его труп при вскрытии служили наглядным пособием в процессе обучения, поступивший в больницу студент посещал палаты и кабинет аутопсии с самого первого дня занятий. Его учили, руководствуясь заповедью «Читай мало, смотри много, делай много» (Peu lire, beaucoup voir, beaucoup faire). В начале девятнадцатого века это был вполне оправданный подход; бо́льшая часть того, что тогда писали в книгах, освещающих клинический аспект медицины, было теоретической чепухой, которая не стоила даже цены свечи, сгоревшей при ее прочтении.

Больница Шарите, расположенная на улице Сен-Перес, была основана в 1607 году братьями милосердия из религиозного ордена Святого Жана де Дье по инициативе Марии Медичи, женщины, прославившейся добрыми делами. Двести лет спустя не было в мире больницы, студенты которой были лучше обучены в области заболеваний сердца и легких, а возможно, и болезней других органов. В книге под названием «Больницы и хирурги Парижа» американский врач Ф. Кэмпбелл Стюарт перечислил следующие наиболее часто встречавшиеся диагнозы во французских больницах в начале века: чахотка, пневмония, тиф, рак, пятнистая лихорадка (особенно оспа), послеродовой сепсис, болезни сердца и мочевыводящих путей.

Прогрессивные, почти футуристические, медицинские исследования, проведенные в больнице, опровергли устаревшую доктрину, в рамках которой они были сделаны. Практически никакого прогресса в заботе о больных не было достигнуто с тех пор, как братство впервые приехало из Италии, поскольку не было необходимости, а потом и денег для модернизации уже имеющейся материально-технической базы. Больница представляла собой ряд беспорядочно расположенных зданий разного размера и стиля, разделенных несколькими дворами и садами, где выздоравливающим пациентам было разрешено заниматься физическими упражнениями. Построенные на небольшом холме сооружения были снабжены хорошо работающей системой стока воды и даже закрытой дреной [13] Дрена – подземный искусственный водоток (труба, полость) для сбора и отвода почвенно-грунтовых вод и аэрации почвы. , что было нехарактерно для больниц тех дней. Необычным также было то, что палаты были светлыми и просторными: в мужском отделении расстояние между кроватями составляло девяносто сантиметров и один метр восемьдесят сантиметров – в женском. Пятеро из шести пациентов, вошедших в Шарите, могли рассчитывать, что покинут больницу живыми. Такая статистика, превосходная для начала девятнадцатого века, по мнению одного английского медика, посетившего тогда Шарите, во многом была обусловлена «большими, хорошо проветриваемыми палатами и правилу класть по одному пациенту на кровать».

Последнее из указанных обстоятельств было новым словом в медицине. До создания республики нередко по четыре, пять или даже шесть человек с тяжелыми заболеваниями, невзирая на пол, размещались на одной кровати, разделенные лишь простынями. Таким образом, во время эпидемии недавно прибывший пациент имел серьезный шанс проснуться однажды в холодный предрассветный час, тесно зажатым застывшими трупами. Вероятно, это ужасная некрофильская идея небес, вроде репетиции ада на Земле.

К моменту поступления молодого Лаэннека в Шарите на смену террору, царившему в больницах всего два десятилетия назад, пришел осторожный оптимизм. Хотя методы терапии, имевшиеся в распоряжении врачей, оставались такими же умозрительными, как и прежде, больничные палаты оставались для людей оазисом заботы и передышки от повседневных дел. Почти триста коек Шарите были заполнены мужчинами и женщинами, полными надежды, что доброта и внимание сестер ордена Св. Винсента и Павла помогут им вернуть здоровье. Восемь тысяч страждущих ежегодно прибегали к деликатному попечительству монахинь. Теперь появился некоторый шанс на реальную помощь врачей. В соответствии с научной концепцией Морганьи и Корвизара каждый пациент подвергался тщательному освидетельствованию, а профессора и студенты всегда были в поиске все новых проявлений болезней, которые могли привести к определению диагноза. Обходы проводились не реже одного раза в день старшими профессорами в сопровождении свиты студентов и врачей, количество которых постоянно увеличивалось за счет медиков, прибывавших из Америки и многих стран Европы. Больничные палаты стали лабораторией, где развивалась новая диагностическая медицина, которая спустя почти столетие приведет к современным успешным методам терапии.

Как будто зная, что скоро ему придется участвовать в гонке с собственной преждевременной смертью, Рене Лаэннек с маниакальной решимостью с головой погрузился в изучение медицины. Он не пропускал ни одной лекции или аутопсии; когда Корвизар делал обход больных, он был рядом; если проводились специальные курсы, он не пропускал и их. Лаэннек всегда оказывался там, где можно было почерпнуть новые знания. Он посещал занятия по анатомии, физиологии, химии, фармации, materia medica (сегодня называемой фармакологией), ботанике, юридической медицине и истории медицины. Одновременно, в Центральной школе он работал над совершенствованием своего греческого в те моменты, которые удавалось выкроить от посещения основных занятий – он мечтал прочитать Гиппократов корпус в оригинале. К тому же он возобновил обучение игре на флейте, хотя невольно задаешься вопросом, оставалось ли у него время, чтобы дышать.

Лучше всего внешность Лаэннека можно описать следующим образом: невысокий, всего метр шестьдесят ростом, худой, настолько, что кости, казалось, могут проткнуть его бледную кожу. Рене выглядел слабым, но был быстрым, как вихрь; по словам одного из его биографов, «он был глотком свежего воздуха, и считал себя Геркулесом». У него были голубые глаза и каштановые волосы, как у многих его коллег-бретонцев, унаследовавших эти черты от дальних кельтских предков. Если субтильное строение тела не производило особого впечатления, то, увидев однажды его лицо с выдающимся лбом и высокими скулами, забыть его было непросто. Он был одним из самых необычных людей, и этого невозможно было не заметить.

Студент-медик, проходивший обучение в Париже, мог быть отмечен за успехи двумя способами: по приглашению своего педагога стать членом Общества медицинского образования, в котором учащиеся встречались, чтобы критиковать друг друга за недостатки, допущенные в клинической работе и аутопсии, или пройти конкурсный экзамен, позволяющий быть зачисленным в Школу практики, созданную для специальной группы учеников, которые в течение трех лет дополнительно изучали химию, искусство вскрытия и оперативную хирургию. Лаэннек был удостоен обеих привилегий.