Карла Вайганд - Камеристка

Когда толпа перед зданием суда услышала об оправдании кардинала, она пришла в восторг. Этот приговор был как бы моральной пощечиной нелюбимой королеве.

— Пощечиной? — горько спросила мадам дю Плесси. — Это не просто пощечина, это такой удар, от которого королева вряд ли оправится.

Никому не было дела до того, что в пользу кардинала насчитали всего на четыре голоса больше, а против было целых двадцать два. Толпа приветствовала судей как героев, тысячи людей сопровождали кардинала как почетный эскорт.

— Почему народ с таким энтузиазмом приветствует этого человека? Что такого великого совершил он для Франции? — ошеломленно спросила я у моей госпожи, когда мы узнали из газет, какими бурными овациями встретила его толпа. Мадам Франсина покачала головой.

— Ничего, дорогая, — раздраженно сказала она. — Но его оправдание сильно подорвало репутацию королевы, вот за это массы и любят его.

— Я раздавлена этой несправедливостью и неуважением ко мне, — жаловалась королева месье де Мерси. Тот писал своему императору в Вену:

«Инстинктивно королева поняла, что оправдание кардинала означает для нее поражение, от которого невозможно оправиться».

Разговаривая с моей госпожой, королева плакала.

— Этот суд, который, по всей видимости, должен служить справедливости и закону, обесчестил и унизил меня.

Трагедия была в том, что кардинал на самом деле был невинной пешкой в игре де ла Мотт и справедливо не был наказан.

И графа Калиостро тоже оправдали. Когда графа выпустили из Бастилии, его приверженцы пронесли его в триумфальном шествии по улицам и десятки тысяч людей следовали за ними.

Правительство опасалось волнений и потребовало от мага покинуть город и страну в течение восьми дней. Много позже я узнала, что Калиостро был арестован в 1789 году в Риме и помещен до конца своей жизни в темницу замка Сан-Лео [31] После того как городок Сан-Лео попал во владения папского государства, одноименная крепость, которая считалась одной из самых неприступных в Европе, стала выполнять функции тюрьмы. Судьи Святой инквизиции вынесли ему смертный приговор, который затем папа Пий Шестой заменил на пожизненное заключение. Калиостро провел здесь более четырех лет, практически похороненный в каменном мешке-колодце, потому что в нем не было двери, а лишь отверстие в потолке. Калиостро, всю жизнь ненавидевший церковь, мог видеть из окна только собор Сан-Лео и колокольню. под Монтефельтро в Италии.

Одним прохладным утром в пять часов не менее четырнадцати помощников палача были заняты тем, чтобы доставить мадам де ла Мотт-Валуа из ее камеры к лестнице дворца правосудия.

Графиня бушевала. Она визжала и бесновалась, поносила Бога, короля и его супругу, проклинала кардинала де Рогана, парламент и судей. Кучер мадам Франсины, который в этот день рано выезжал из городского дворца графини в направлении Версаля, возбужденно рассказал нам об этом.

Женщина пинала мужчин, била по лицу и плевалась, даже пыталась их укусить. Юноши были крепкие, но справиться с ней не могли — такая сила взялась вдруг у хрупкой женщины.

Когда палач хотел поставить ей клеймо, она сопротивлялась, как фурия. Хотя ее держали четверо мужчин, ей каким-то образом удалось пошевелиться, и раскаленное железо внезапно оказалось на ее левой груди. Обезумев от боли, она набросилась на палача и впилась зубами в его руку. Но потом женщина упала в благословенный обморок.

Ее, лежавшую без сознания, в повозке отвезли в Сальпетриер, где ей придется провести остаток дней в сером льняном балахоне и тяжелых деревянных башмаках на воде и хлебе. Тяжелейший удар для отпрыска королевского дома Валуа.

— Должна признать, ничего удивительного, если вспомнить ее родительский дом, — сказала мадам Кампан.

Когда подробности исполнения ее приговора стали известны, люди обратили свои симпатии на «бедную жертву». Ее стали чаще называть несчастной. Герцог Орлеанский даже организовал сбор средств для достойной сожаления, а дворяне посылали ей в тюрьму подарки.

Вскоре графиня таинственным образом сбежала из тюрьмы в Англию. Все думали, что королева спасла свою подругу в благодарность за молчание на суде об участии Марии-Антуанетты в «афере с колье».

— Мне жаль, — высокомерно заявила маркиза де Рамбулье, — но всякий, у кого есть хоть немного ума, не может считать по-другому.

Это прозвучало разумно, если не знать, что маркиза долгие годы была подругой королевы, которая ей, конечно только по секрету, вредила, как только могла.

Мадам Франсина громко воскликнула:

— Эту льстивую интриганку нужно было гнать от двора. Но она умеет подлизываться.

Едва оказавшись в Лондоне, Валуа смогла распространять самые абсурдные слухи о супруге французского кроля. В Англии не было цензуры, и злобные сплетни немедленно попадали во Францию.

Процесс был всего лишь фарсом. Конечно, королева заказала сказочно дорогое украшение и получила его от кардинала. Рассвирепевшая графиня даже намекала на то, что у Марии-Антуанетты уже была связь с кардиналом, когда она еще была эрцгерцогиней, а он посланником в Вене.

— Каждый может прочитать, что королева в то время, когда Роган был посланником при дворе Марии-Терезии, уже давно жила как дофина в Версале, — энергично возражала мадам дю Плесси, и несколько доброжелателей соглашались с ней.

— Вот список всех лиц, с которыми у королевы, как считают, были интимные отношения. — Я показала моей госпоже газету из Англии. Там были приведены ни много ни мало тридцать четыре имени — мужских и женских.

Через год после несчастного процесса Марию-Антуанетту считали во всей Франции и частично также в Англии испорченной Femme fatale. [32] Роковая женщина (фр.) (Прим. пер.).

Это было далекой зарницей перед сильной грозой. Отношение резко изменилось — ведь имя королевы было попрано. Никто за нее не заступился — даже король.

Повсюду в провинциях некогда покорные крестьяне грабили имения своих помещиков.

— Ну, это уже никуда не годится! — закричал Жюльен Лагранж и помахал газетой. — Министр финансов, месье де Калонн, впервые открыто говорит о дефиците казны, и от того, что он говорит, пробирает дрожь. Послушай, Жюльенна. За двенадцать лет правления Людовика Шестнадцатого накопились долги в миллиард двести пятьдесят миллионов ливров.

Эта сумма была такой до абсурда большой, что я это себе даже и представить не могла. И так же, как и я, ощущала себя и большая часть народа. Но все понимали, что ситуация критическая.

Ведь простой люд пахал за жалкую плату в несколько су по десять часов в день, а при дворе легко могли отдать почти полтора миллиона за какую-нибудь побрякушку. Имя этого злого рока было: королева Мария-Антуанетта. Когда она первый раз после процесса появилась в парижском театре и заняла место в своей ложе, ее встретили шиканьем и свистом.