Карла Вайганд - Камеристка

Мужчины, которым доверили поджечь ракеты, были опытными, и на всякий случай наготове стояли наполненные песком ведра. Но произошел несчастный случай, имевший тяжелые последствия. По несчастному стечению обстоятельств все триста ракет для фейерверка были зажжены одновременно и полетели в воздух с оглушающим треском. Щелканье, шипение и взрывы привели в панику лошадей. С диким ржанием животные вставали на дыбы, испуганно вращали глазами и брыкались. Стоявших рядом они сбивали с ног, и те погибали под колесами повозок. Вопли и предсмертные крики пешеходов, которые вслепую стремились вперед, доносились до границ города и дальше. Огромные снопы пламени попадали в людей, экипажи и лошадей. Вспыхивали кареты, парики, одежда, лошадиные гривы и хвосты. Временные перекрытия строительных котлованов не выдержали; люди, животные и повозки падали в эти ямы. Сотни людей погибли.

Трупы бросили в Сену, окрасившуюся в красный цвет. А сколько повсюду валялось рук и ног, никто даже не пытался сосчитать. Как много людей лишилось зрения?

В эту ночь ужаса на счету был каждый врач. Среди зрительниц были и беременные, у которых начались преждевременные роды.

Врачи срочно ампутировали раздавленные и обожженные конечности. Редко когда оказывалось достаточно простой шины или повязки. Каждый медик выбрал себе уличный перекресток, и помощники подносили ему тяжело раненных, которых с трудом извлекали из котлованов. Многие этого не перенесли, так как раны оказались слишком опасные.

Помощники откладывали покойников в сторону, чтобы потом бросить их в реку. Если хоронить всех по-христиански, потребовались бы недели, а это могло вызвать эпидемию. Дохлых лошадей тоже сталкивали в реку.

Один из врачей привлек к себе внимание. Он все время молчал, но те немногие слова, которые он произнес, были, похоже, хорошо продуманы. Он действовал профессионально и решительно. Он работал быстро и ловко и полностью отдаваясь своему жуткому, но необходимому делу.

Парни, которые подносили ему людей, чуть не уронили с испугу тяжело раненную жертву, когда врач вдруг крикнул: «Прочь с этим жалким подонком-аристократом!»

Марат выпрямился. Стоя в свете смоляных факелов с топором и окровавленной пилой, с глазами, сверкающими гневом, спутанными волосами, падающими на лицо, он выглядел отнюдь не как ангел-спаситель.

— Я лечу только людей, — прорычал он в сторону испуганных и одновременно ошеломленных людей.

— Но, месье… — заикаясь, произнес молодой человек, державший на руках аристократа с тяжелыми повреждениями головы.

Марат грубо перебил его:

— Запомни, парень, ради аристократического сброда я и пальцем не пошевелю, что до меня, так пусть он сдохнет.

Так же быстро, как взорвался, он успокоился. И совершенно нормальным голосом сказал молодым людям:

— Отнесите раненого на следующий перекресток. Им там займется другой врач. А мне приносите только простых людей. — И когда они повернулись и пошли, он крикнул им вслед: — И попов мне тоже не носите.

Это мне рассказал в свое время молодой человек, бывший писцом у месье Жан-Жака Руссо. Он в ту судьбоносную ночь пошел на фейерверк, но поскольку опоздал, то оказался далеко от места ужасного происшествия. Потом всякий раз, слыша имя Жан-Поля Марата, я вспоминала об этом случае.

Америка была землей обетованной для всех газетчиков. Здесь свободные люди, сторонники прогресса, свободные от эгоистичных мыслей, озабоченные лишь благосостоянием народа, создали идеальное государство. Так они по крайней мере утверждали.

Но все-таки они сбросили иго английской королевской династии и после тяжелой борьбы подарили стране независимое правительство. Ничего не говорящие титулы и абсурдные привилегии, принятые во Франции, были отменены.

«В Америке у каждого гражданина есть шанс силой своего ума, готовности к труду и жертвенности достичь даже самых высоких государственных постов. Судьба ни одного человека больше не определяется одной лишь случайностью его рождения», — читал мне вслух Жюльен из «Друга народа», — а теперь, Жюльенна, слушай дальше: «А как же во Франции? Каждый только что окрещенный новорожденный, у которого есть титул, уже выиграл. А именно богатство, освобождение от налогов и уважение, и это уже только благодаря своей родословной».

К сожалению, так и было. Пока в Версале наслаждались роскошной жизнью, в Париже от отчаяния на улицы выходило все больше неимущих.

Как я сама могла увидеть, эти случайные сборища становились все опаснее. Все чаще власти призывали эскадроны солдат к особенно привлекающим к себе внимание группам, и офицеры жестоко разгоняли демонстрантов в отрепьях.

Каждый делегат Генеральных штатов восхищался гражданами Америки, Особое одобрение вызывало свободно избранное правительство. Многие юные французские аристократы помогали колонистам в их войне с английскими угнетателями и теперь надеялись, что и во Франции пробьются идеи свободы и равноправия для всех людей. Большинство было готово терпеть короля во главе страны, но у него должны быть лишь ограниченные полномочия.

Один член Генеральных штатов писал мадам дю Плесси:

«Каждый из нас хотел бы свободы, но каждый понимает под этим свое. Сельская аристократия не хочет больше подчиняться высшей аристократии, низшее духовенство требует, чтобы оно принимало участие в их благополучной жизни, и высшая аристократия даже заявляет, что король спокойно может размахивать скипетром надо всеми, они сами, само собой разумеется, составят исключение».

Генеральные штаты состояли из трех групп: так называемого первого сословия, или клира, второго сословия, или аристократии, и делегатов от буржуазии, которая образовывала третье сословие. О поденщиках и крестьянах никто не говорил.

Точное число членов каждой группы нигде не было зафиксировано. Сошлись на триста пяти делегатах соответственно против шестисот десяти делегатов третьего сословия.

Людовик поддержал аргументы Неккера:

— Первое и второе сословия будут всегда голосовать против реформ, хотя бы для того, чтобы ослабить позицию королевской власти. Это мы уже переживали с членами парижского парламента, а также на собрании нотаблей. Я могу положиться только на мужчин из третьего сословия и должен позаботиться, чтобы было большинство, дабы два других сословия не всегда одерживали верх при голосовании.

Я сопровождала мою госпожу к ее перчаточнику в Париж на улицу Иль Сен-Луи. Чтобы не вызвать недовольства масс, мадам Франсина отказалась от своей большой графской кареты с конным отрядом швейцарских гвардейцев в качестве защиты. Вместо этого мы взяли маленький экипаж только с двумя лакеями. Мужчины были не в пышных ливреях — ничто не указывало, что едет важная придворная дама. Так мы думали.