Андрей Домановский - Загадки истории. Византия [litres]

Даже священнослужители не могли устоять перед «сатанинским позорищем ипподрома» и стремились посетить скачки. В относящемся ко второй половине ХІ в. Житии Лазаря Геласиота описывается, как два монаха приезжают в Константинополь и один из них отправляется посмотреть на скачки: «В тот день, когда на ипподроме проводились бега, младший из иноков, Иоанникий, без ведома старшего отправился туда. По возвращении он на расспросы старца тотчас сознался, где был. Когда тот начал сокрушаться и говорить: “Ты нехорошо поступил, отправившись на это сатанинское зрелище”, – тот, вместо того чтобы принести покаяние и попросить прощения, принялся спорить: “Что сатанинского в том, чтобы посмотреть, как бегают люди и лошади?”» Такая дерзость не могла остаться безнаказанной: Иоанникия постиг удар, и он, несмотря на покаяние, скончался.

Предстоящие состязания активно обсуждали, делали прогнозы и ставки, оценивая мастерство каждого из возниц, резвость и обученность лошадей его упряжки.

Вход на ипподром был для зрителей бесплатным и, благодаря этому, доступным для всего мужского населения города, независимо от достатка или социального статуса. Возможно, впрочем, что от входящих требовалось предъявление специального знака-тессера. Чтобы занять места получше, многие горожане приходили задолго до начала самих состязаний, некоторые могли ночевать на трибунах с вечера предыдущего дня, а наиболее предприимчивые – даже продать заранее занятое место с выгодным обзором более состоятельным лицам.

В день скачек дома и площади города пустели, и лишь рев толпы, доносившийся со стороны ипподрома по безлюдным улицам, позволял понять, куда «переселились» практически все горожане на время зрелищ. Известно, что в Антиохии зрители заполняли не только сам ипподром, но и все прилегавшие к нему возвышенности и крыши зданий везде, где это лишь было возможно. Видимо, то же самое, только в еще больших масштабах, происходило и в Константинополе.

Когда бега на ипподроме совпадали с церковными службами, горожане обычно отдавали предпочтение ярким спортивным зрелищам. Церковь безуспешно пыталась бороться с этим, и Иоанн Златоуст сокрушенно сетовал по этому поводу: «Опять бега, и опять наше собрание стало меньше». Богослов вынужден был признать, что яркие состязания интересовали паству значительно больше, чем посещение церкви и знание христианского вероучения: «На ипподром идти – они не обращают внимания ни на холод, ни на длинный путь. А в церковь – дождь и грязь становятся неодолимым препятствием… Если спросить о числе пророков или апостолов, никто не сумеет открыть рта, зато о лошадях и возницах каждый готов болтать сколько угодно».

Именно ипподром, а не церковь, был истинным центром притяжения внимания и интересов византийского горожанина в IV–VI вв. Знаменитый антиохийский ритор IV в. Либаний сетовал, что для многих, увлеченных скачками, «весь интерес в жизни – победит тот или иной возница». Ему вторил талантливый историк эпохи Юстиниана Великого Прокопий Кесарийский, с осуждением отмечая в историческом сочинении «Война с персами»: «В сравнении с победой над соперниками для них не важны ни божьи, ни человеческие дела. <���…> И даже женщины принимают участие в этой скверне, не только следуя за своими мужьями, но, случается, и выступая против них. <���…> Поэтому я не могу назвать это иначе, как душевной болезнью». Иоанн Златоуст отмечал: «Люди, вредные для общества, появляются из числа тех, которые посещают зрелища. От них происходят возмущения и мятежи. Они больше всех возмущают народ и производят мятежи в городах, потому что преданное праздности и воспитываемое в таких пороках юношество делается свирепее всякого зверя».

Не удивительно, что столь страстное увлечение привело к появлению специальных объединений болельщиков, которые можно сравнить с современными организациями футбольных фанатов и одновременно футбольными клубами, поскольку они были также и специальными организациями по содержанию команд возниц, лошадей, колесниц, зверинцев, танцоров и актеров из команды поддержки. Назывались они димами, или факциями, и первые упоминания о них относятся к первой половине V в., ко времени правления Феодосия ІІ Младшего (408–450 гг.), зарождение же, по всей видимости, можно отнести к IV в. – времени начала становления византийской цивилизации. А расцвет цирковых партий приходится на вторую половину V–VI вв. В конце ХІІ в. Феодор Вальсамон писал об уже давней для него истории этих объединений: «Когда димы распоряжались в зрелищах ипподрома и устраивали их, когда и как хотели, на собственные средства, так как имели и дома, и конюшни, сохранившиеся и доныне, и доходы на ипподром». «В те времена ристалища были во власти народа», – утверждает он.

Клубов, различавшихся по цвету командной формы – короткой, без рукавов туники возниц, перепоясанной кожаными ремнями, – было четыре: венеты (синие или голубые), прасины (зеленые), левки (белые) и русии (красные). Четыре цвета трактовались символически, их связывали либо четырьмя временами года, либо со стихиями, либо с определенными божествами. Так, венеты были символически связаны с осенью, водой (морем) или воздухом, Кроносом, Посейдоном или Герой; прасины – с весной, землей, Флорой или Афродитой; левки – с зимой, воздухом или водой, Зевсом; русии – с летом, огнем и Аресом. Постепенно эта своеобразная спортивная тетрархия трансформировалась в дуумвират, ведущую роль в котором играли венеты и прасины. Иногда в источниках их стали называть также мерами – от греческого слова «часть», – подчеркивая тем самым, что они были двумя частями, на которые разделялся народ Константинополя. Историк начала VII в. Феофилакт Симокатта писал: «Весь ромейский народ делился на сторонников двух этих цветов, а из-за этого его жизнь омрачалась великими бедствиями».

Оттесненные на второй план левки присоединились на правах младшего партнера к синим, а русии – к зеленым. Каждая из факций занимала определенный сектор на трибунах ипподрома. Так, зеленым принадлежали полторы тысячи мест слева от кафисмы, а синим – девятьсот справа. Болельщики белых и красных, а также зрители, не относившиеся официально ни к одному из клубов, занимали места на противоположной к императорской ложе западной трибуне.

Неимоверная популярность скачек на ипподроме неизбежно вела к тому, что организации болельщиков приобретали политические значение и вес. Благодаря этому цирковые партии становились не только спортивными, но и важными общественными организациями, выполняли гражданские, церемониальные и военные функции. В какой-то мере димы были далеким отголоском древнегреческих демократических традиций. Собственно, само слово «дим» происходит от древнегреческого «демос» – «народ». Во главе каждого дима стояло выборное руководство во главе с «димархом», и «димократом», а византийские писатели того времени упоминали о существовании в городах империи, прежде всего в византийской столице, своеобразной «димократии» – власти димов, но не народа в целом. Именно партии, по выражению той эпохи, «димократствуют», а их представители получают наименование «димотов», выступающих как наиболее полноправная и организованная сила из среды народа. Как свидетельствуют источники, в случае необходимости представители димов привлекались к пожарной службе, возведению и ремонту укреплений, в народное ополчение для защиты столицы. Впрочем, под «димократией» писатели того времени обычно понимали учиняемые димотами волнения, в связи с чем само слово было у них синонимом беспорядка, анархии и хаоса. Как отмечал выдающийся византинист конца ХІХ – начала XX в. Федор Иванович Успенский, это была «демократия со свойственной ей разнузданностью, но без свойственной ей свободы».