Вадим Самборский - Лихолетье. Книга I. День летнего солнцестояния

Разрешите войти? обращаюсь к Боголику, получаю разрешение, вхожу, плотно затворяю за собой дверь и, опередив его вопрос: Где же тебя, друг мой, столько времени носило? начинаю докладывать: Товарищ младший лейтенант, сержант Горский прибыл после выполнения ответственного задания командования! На все вопросы отвечу завтра - сегодня очень устал. Разрешите идти?

Выйди вон! Клоун! не вставая из-за стола, беззлобно произносит Боголик, затем в спину сердито звучат его слова: Будь уверен, завтра разберусь с тобой по полной...

В помещении нашего кубрика тихонько присаживаюсь на табурет и, стараясь не будить спящих товарищей, быстро снимаю сапоги и портянки. Прямо в одежде валюсь поверх заправленной кровати. Голова касается подушки, и я мгновенно засыпаю. Странно, но в эту ночь мне ничего не снилось...

Глава 8. Западная Белоруссия. Шилеево. Отчет о прогулке

До подъёма сплю как убитый, а утром 20 июня, после физзарядки и завтрака, дождался, когда Цымбалюк с Петровым уйдут в поля, остаюсь в кубрике и сажусь за стол писать подробный рапорт. Утром я сказал парням, что вчера целый день пролазил по деревьям далеко от заставы, обходил высотки и наблюдал за тем берегом на участке соседней заставы, в районе деревни Галычёво и брошенной деревни Добронеж, где лес подступает почти к самому берегу реки и песчаной косе. Оттуда отлично видно местечко Протулин. Я ещё спросил Цымбалюка, делали они "пристрелку" на прилегающих к деревням возвышенностях и получил отрицательный ответ. Ефрейтор ответил, что они с Петровым, дальше отметок на карте 128 и 148 и деревни Галычёво не забирались. В Галычёво есть кладбище и заброшенная церквушка, на колокольню которой они забрались и долго наблюдали за противоположным берегом. Спрашиваю Игоря, видели ли они что-нибудь интересное, и получаю ответ:

Мужики и бабы на прибрежном лугу косили траву, потом сушили. Сегодня будут скирдовать. Мотоциклетки опять туда-сюда гоняли, так что пыль стояла столбом.

Товарищ ефрейтор, а вы расскажите, что мы увидели уже под самый конец дня, неожиданно встревает в разговор Петров.

Не лизь поперед батька в пекло! Сам знаю! ефрейтор пресекает попытку парня рассказать о увиденном, и начинает говорить: Сам знаешь, оптика у нас сильная, всё видно. Так вот, ближе к вечеру, Петров, бисова душа, разглядел, что у кустарников вербы или краснотала остановилась легковушка с открытым верхом и из неё вылезли несколько нимцив. Вин так мени и доложив, что бачить якись нимцив, потим уточнил - из машины вышли офицеры! Цымбалюк опять замолкает, смотрит на Петрова и продолжает свой рассказ: От нас до них расстояние было почти на пределе, но мы добре их разглядели. Два офицера, уже в летах, оба с биноклями. Зыркают на наш берег... Минут двадцать зыркают. Потим третий офицер, возрастом як мы, молодый, по-холопки открыл им дверь в машину, а сам вытянулся в струнку. Ти двое зайшлы вовнутрь и машина уихала.

Игорь, Сергей, это очень важно! Парни, вы их форму, погоны, цвет петличек, не разглядели? спрашиваю обоих.

У того, что постарше на воротнике красные петлицы с листьями и крест. У молодого офицера на правом плече висит витой шнурок взволнованно говорит Петров.

Вин глазастий! Я теж бачив як у старого червониють петлички, дополняет рассказ товарища Цымбалюк, потом любопытствует: Ти часом не знаешь, який вин мае чин?

Не меньше генерала! А шнурок на плече офицера называется аксельбант и обозначает, что он может служить адъютантом, поясняю бойцам и хвалю их: Парни, вы даже не представляете себе, какие вы молодцы!

Такой открытый визит говорит о многом! Главное, что они перестали таиться и устраивать спектакль с переодеванием. Об этой экскурсии на границу сегодня обязательно доложу Краевскому, пусть сам делает выводы.

У нас с Петровым работы ещё на день. В субботу можем ехать в полк, Цымбалюк неожиданно переводит разговор на другую тему, говорит по-русски, без добавления слов на мове, потом спрашивает меня: А ты, Володя, когда собираешься уехать?

Я ещё не решил. Вчера устал как собака, пришёл в кубрик, когда вы уже спали. Сегодня в поля не пойду, а буду составлять отчёты о командировке. Хочу привести в порядок все карточки и таблицы. До обеда точно буду занят. Стол у нас один, поэтому сегодня писаниной занимаюсь я, а завтра вы, или сегодня после обеда, пользуюсь своим старшинством и ставлю бойцов перед фактом, потом уточняю: Такой расклад, вас устроит?

Устроит, за двоих произносит Цымбалюк и они начинают готовиться к выходу...

После того как Цымбалюк и Петров ушли, пододвигаю расшатанный табурет к столу, сажусь за стол и готовлюсь к письменной работе. На столешнице стола аккуратно раскладываю листы бумаги, вырванные из большой тетради, старенькую школярскую чернильницу, перьевую ручку и пузырёк с казеиновыми чернилами. Первым делом, расписываю ручку, для чего несколько раз провожу пером по небольшому черновичку из старой газеты. Перьевая ручка прекрасно выводит буквы. В правом верхнем углу листа не пишу, как положено, на чьё имя подаётся рапорт, а, немного отступив от верхнего края, разборчивым почерком и крупными буквами вывожу "РАПОРТ" и два раза подчёркиваю написанное слово. С новой строчки начинаю писать, что в ночь с 18 на 19 июня 1941 года, после тщательной подготовки, в сопровождении лейтенанта из пограничного отряда, мы вместе выдвигаемся к выбранному месту перехода, маскируемся и начинаем наблюдать за противоположным берегом...

В 03-45 по московскому времени начался отсчёт времени операции. Я с лейтенантом по имени Семён Михайлыч, служащим пятого отделения пограничного отряда, не привлекая постороннего внимания, добрались до специального секрета-лёжки, оборудованного в кустах, рядом с берегом реки, в котором укрылись и стали наблюдать...

После нескольких часов наблюдения выхожу из секрета, подхожу к воде, подтаскиваю к воде плотик из камеры, на котором для маскировки уложен своеобразный гербарий из пучков стеблей камыша, веток вербы и сухих пучков из прошлогодней травы. У меня на голове капюшон из ткани защитного цвета с закреплёнными ветками и стеблями осоки. На прощание машу Семёну Михалычу рукой, три раза плюю через левое плечо и тихо вхожу в реку. Медленно, стараясь лишний раз не вызвать всплеск воды, толкая перед собой плотик-островок, иду в брод, осторожно ступая по песчаному дну реки. На воде за мной тянется своеобразный хвост из полевого провода, который по мере моего удаления стравливает лейтенант.

Из польской двухвёрстки знаю, что на середине реки глубина дна местами может достигать двух метров, попадаются ямы и омуты, плюс надо ещё взять в расчёт небольшое течение, поэтому достигнув примерно середины реки, начинаю плыть. Течение берет своё и относит меня метров на пятьдесят правее места, где планировал выбраться на берег. Возвращаюсь вдоль берега к нужному мне месту. Чтобы не поранить ноги, предусмотрительно одел старенькие галоши, снятые мною на заставе с чьих то валенок. Длины полевого провода с лихвой хватило чтобы "перегородить" реку. Я без осложнений протащил за собой провод, а чтобы его не снесло течением, и он мог лежать на дне, периодически прикреплял к нему заранее приготовленные грузики. Лейтенант крепко закрепляет провод на нашем берегу реки, а я в свою очередь в камышах капитально закрепляю плотик и притапливаю на дне свой конец полёвки. По договорённости с Семёном Михалычем подаю ему фонариком сигнал, что нахожусь на той стороне и у меня всё в порядке, потом выхожу на берег. Пока находились в секрете, мы с лейтенантом договорились о сигналах передаваемых мной лучом фонарика и сигнале белой ракетой, который он должен подать ближе ко времени моего возвращения в случае, если место перехода будет обнаружено немецким патрулём, и переправа на плотике станет не возможна. Сигнал даст мне понять, что предстоит действовать по другому варианту...