Александр Усовский - Иосиф Первый, император всесоюзный

Может быть, не торопиться? Может быть, действительно согласиться с мнением Бухарина, Томского и Рыкова? Строить потихоньку, по три завода в год, инвестировать помаленьку свободные (и заемные) средства в возведение текстильных комбинатов и «свечных заводиков» — ибо именно производство средств потребления дает самую быструю (и высокую в условиях повального дефицита всего и вся) отдачу? И через десять лет встретить немецкие танковые клинья эскарпами из сотен тысяч штук сукна, вагонами галош и баррикадами из шевиотовых костюмов?

Или совершить гигантский рывок — и через десять лет иметь могучую тяжелую промышленность, электроэнергетику, немыслимую протяженность железных дорог, море шахт и рудников? В течение ближайших десяти лет создать базу для развития страны на грядущие пятьдесят лет — но зато взамен этого в течении первых пяти лет грандиозного экономического рывка считать население за рабов, снизить уровень жизни народа до минимума физиологического выживания, лишить людей минимальных бытовых удобств, заставить их довольствоваться куском хлеба и миской баланды в день, отнять у женщин возможность красиво одеваться, а у мужчин — видеть на столе мясо хотя бы раз в неделю? И при этом потребовать от них немыслимого, сверхчеловеческого напряжения сил?

Вопрос, однако!

С точки зрения устойчивости власти, с точки зрения создания у населения «положительного имиджа» товарища Сталина, только что победившего неугомонных сторонников Мировой Революции — конечно, разумнее принять за modus vivendi первый вариант. Умеренная индустриализация и постепенная коллективизация к 1950-му году смогут поднять валовый внутренний продукт СССР раза в два — два с половиной. Во столько же вырастет уровень жизни населения, и руководство страны будет обоснованно наслаждаться обожанием своего народа.

Вот только до какого уровня в случае такой постепенной индустриализации Советский Союз скатиться в списке промышленно развитых государств к этому самому 1950-му году? В США в 1929 году в сельском хозяйстве насчитывалось 1.300.000 тракторов, около 800.000 автомашин и 45.000 зерноуборочных комбайнов. Вопрос — за сколько часов (при сходных темпах развития) американское сельское хозяйство в 1950-м году соберет тот урожай, который мы будем убирать три месяца? И во сколько раз тонна пшеницы из Минессоты будет при таких раскладах дешевле тонны пшеницы, убранной в Краснодарском крае?

И еще. Если даже уровень жизни населения оставить неизменным (то есть пойти на его консервацию) — у нас объективно не будет средств на строительство предприятий тяжелого машиностроения, электроэнергетики, металлургических и химических комбинатов — потому что это все страшно дорого. Ибо население тот небольшой прибавочный продукт, что еще может давать наша экономика — элементарно прожрет. Потому что рождаемость в крестьянской России высокая, населения будет все больше, и жить это население будет стремиться все лучше (или хотя бы не хуже, чем раньше). И ресурсов на возведение даже одной плохонькой Магнитки у нас при этом варианте развития не будет никогда.

Можно, конечно, изыскать средства на постепенную индустриализацию путем займов у населения. Массовая подписка населения на займы индустриализации (впервые он был проведен в 1927 году) дала значительные суммы. Достаточно сказать, что в 1927–1928 годах с их помощью государство дополнительно получило 726 миллионов рублей — почти половину средств, ассигнованных в тот год на капиталовложения в промышленность.

Но займы — вещь обременительная; рано или поздно, но эти займы надо возвращать, а если хочется, чтобы народ добровольно их выкупал у государства — то возвращать с процентами. Хлопотно и малорентабельно. При этом — займы хорошо привлекать для строительства хлопчатобумажных комбинатов; там и объем капиталовложений минимальный, и отдача быстрая, и норма рентабельности зашкаливает (тем более — если экспортировать ткани на Средний Восток). А вот для возведения Магнитки займы использовать малопродуктивно — строится эта музыка долго, стоит агромадных денег, а на выходе дает не ситчик, который можно тут же вдуть доверчивым афганцам или персам за наличную валюту, а чугун и стальной прокат, которые пойдут на производство станков, рельсов, танковой брони — то есть опять же, мгновенной прибыли не принесут (а зачастую принесут запланированные убытки — танк для народного хозяйства штука бесполезная, а бензин жрать здоров!).

Так что на займы (с точки зрения развития тяжелой промышленности) надежда была более чем призрачная. Использовать их можно, но очень ограниченно и с весьма утилитарными целями — дабы искусственно ограничивать объем денежной наличности в тот период, когда траты на индустриализацию будут максимальными, а отдача — минимальной.

Можно, в принципе, попробовать заставить заплатить за индустриализацию советское крестьянство. Во времена НЭПа были весьма в ходу прямые переплаты крестьян, связанные с разницей в ценах на промышленные и сельскохозяйственные товары. Иначе говоря, кроме обычных налогов, прямых и косвенных, которые крестьянство платило государству, существовал, как отмечалось в партийных документах того времени, «сверхналог в виде переплат на промтовары и в виде недополучек по линии цен на сельскохозяйственные продукты». Речь шла, как полагали современники, о временных «ножницах», «перекачке» средств из деревни в город с целью быстрого подъема тяжелой индустрии. Если с 1913 по 1922 год цены на промышленные товары, по сравнению с ценами на продукцию сельского хозяйства, выросли в 1,2 раза, то к концу 1923 года «раствор» ножниц цен достиг уже 300 %. Другими словами, если, чтобы купить плуг в 1913 году, хватало 10 пудов ржи, то в 1923 году на этот же самый плуг требовалось уже 36 пудов ржи. Такая политика цен позволяла проводить неэквивалентный товарообмен между городом и деревней, изымать из сельского хозяйства немалые средства. Можно было продолжать грабить крестьянство — и за счет этого попробовать возвести пару-тройку Днепрогэсов.

Заманчиво, конечно, но… Товарность сельского хозяйства была на таком низком уровне, что всерьез говорить о крестьянине как о финансовом локомотиве индустриализации смешно и несерьезно. По сравнению с 1913-м годом производство зерна в 1927-м сократилось на 10 %. Несмотря на то, что к 1927 году промышленность и сельское хозяйство приблизились к уровню 1913 года, количество зерна для продажи на внутреннем рынке было в два раза меньше, чем в 1913 году. Полностью прекратился экспорт зерна, составлявший в 1904–1914 годах около 11 млн.т. в год, каждый год вставал вопрос о снабжении зерном крупных городов, что сильно тормозило развитие всей экономики.