Кристофер Бакли - Собиратель реликвий [litres]

– Ага, и стража поджидает на каждом углу, – фыркнул Кунрат и со вздохом добавил: – А еще охранники в часовне. Ну, райзляуфер, как нам все это провернуть? Что делать?

– Молиться о чуде. Мы же монахи.

– А кому молиться-то? Кто у нас святой покровитель умыкателей плащаниц?

– Святому апостолу Марку, – поразмыслив, предложил Дисмас. – Строго говоря, он не то чтобы прямо вот покровительствует расхитителям реликвий, но семьсот лет назад его мощи очень ловко перенесли из Александрии в Венецию. Вот это было перенесение! Всем перенесениям перенесение! В общем, можно помолиться Марку. Или ловчилам, которые это перенесение устроили. Представляешь, там всего-то и было два венецианских купца и пара греков – один священник, другой монах. Опасаясь, что турки, захватившие Александрию, разорят гробницу святого апостола, священник с монахом выкрали мощи Марка и заменили их мощами святой Клавдии.

– А на кой они туда Клавдию сунули?

– От святых мощей исходит благоухание… то есть должно исходить. Теоретически. Поэтому мощи святой Клавдии положили в гробницу евангелиста, чтобы аромат не выветрился.

Кунрат в изумлении покачал головой, а Дисмас продолжил:

– Так вот, венецианские купцы погрузили на корабль сундук с мощами Марка и прикрыли их шматками сала. Хитро удумали. Басурманские стражники заглянули в сундук, увидели кучу свинины и как завопят: «Фу-у-у-у!» Свинина для них – жуткая скверна. В общем, они захлопнули сундук и велели купцам катиться из Александрии к чертовой матери, да пошустрее. Эх, жаль, нам сало не поможет.

Вернувшись к спутникам, Дисмас с Кунратом рассказали об огромных толпах паломников на дорогах в Шамбери.

В тот вечер встали лагерем у ручья, в распадке близ городских предместий. Разговоров не вели, потому что все очень устали. Даже добравшись в Шамбери, Дисмас оставался в мрачном расположении духа. Месяц размышлений так и не увенчался хоть каким-то планом перенесения.

Однако же Дисмас держался бодро, не желая сеять уныние среди товарищей. Для себя он решил, что если так ничего и не придумает, то, по крайней мере, убережет других. Он намеревался броситься к плащанице, когда ее явят толпе. Стражники засыплют его градом стрел, и он обретет скорую смерть. Все лучше, чем колесование. Епитимья будет исполнена, а Магда, Нарс и ландскнехты смогут унести ноги. Тайная задумка немного развеяла его хандру.

Окрестные виды были великолепны. Закат окрасил небо в пунцовый цвет. Последние лучи заходящего солнца бросили длинные тени на северные отроги Шартрезских гор и сверкали на золоченых городских шпилях.

Дисмас покосился на Дюрера. Как обычно, тот что-то рисовал.

– Опять пейзаж?

– Пейзажи – скука.

Дисмас поднялся размять ноги. Он подошел к Дюреру, заглянул ему через плечо – посмотреть, что рисует приятель. Портрет Магды. Цветным мелком.

– Неплохо.

– А ты как думал?!

Путешествие в Шамбери сделало Дюрера раздражительным и нервным. Наверное, он предавался размышлениям о собственной пляске со смертью. Дисмас надеялся, что Нарс хоть немного раскаивается в своем поступке, из-за которого и начались их злоключения.

Глядя на мастерски изображенные рыжие кудри Магды, Дисмас невольно улыбнулся. Волосы Магды и Дюрера были очень похожи. Скорее всего, рисуя Магду, Дюрер словно бы создавал очередной автопортрет.

– У тебя здорово получаются блики на кудрях. Совсем как золото.

– Тициан.

– Что-что?

– Так называется этот оттенок. А зачем тебе знать?

– Тициан… Странное название.

– Так зовут художника. Он из Венеции. Мой приятель.

– Магда, а ты знаешь, что у тебя волосы цвета венецианского художника? – спросил Дисмас.

Магда сидела напротив, по другую сторону костра, и что-то штопала.

– Отец дразнил меня рыжиком, – не поднимая головы, ответила она.

– Свет почти ушел, – пожаловался Дюрер.

– Значит, работай быстрее, – сказал Дисмас, усаживаясь рядом. – Упражняйся. Быстрота очень тебе пригодится.

Солнце скрылось за отрогами Шартреза. При свете костра Дюрер продолжал рисовать и вскоре вручил Магде завершенный портрет. Она зарделась.

– Это…

– Шедевр, да? Я знаю.

– Мастер Дюрер, у вас такой талант…

– Не надо ему это говорить, – простонал Дисмас. – Он и так уже скоро лопнет от величия. Дай-ка сюда, я сам посмотрю, шедевр или что.

Портрет был и впрямь великолепен, но выполнен в нехарактерном для Дюрера стиле. Его словно бы нарисовал кто-то другой.

– Что скажешь? Огласи уже свое авторитетное мнение, знаток высокого искусства.

– Сойдет. Только нос непохож.

Дюрер выхватил у Дисмаса рисунок и протянул Магде, но тут же снова отдернул:

– Погоди. – Он что-то накарябал в нижнем углу листа. – Вот. Теперь забирай.

Магда поглядела на портрет:

– А что значит TV?

– Тициано Вечеллио. Тициан. Эта работа в его стиле.

– По-моему, больше похоже на Кранаха, – хмыкнул Дисмас.

Во сне Магду снова мучили кошмары. Они преследовали ее каждую ночь. Дисмас осторожно разбудил ее и прошептал:

– Все хорошо. Спи. И пусть тебе снятся только хорошие сны.

Она схватила его за руку:

– Поговори со мной. Пожалуйста.

На ночевках Дисмас устраивался спать рядом с Магдой. Безо всякого умысла, просто чтобы успокаивать ее среди ночи.

В безлунном небе мерцали бессчетные сонмы звезд. Магда, пригревшись под боком у Дисмаса, источала тонкий аромат, слаще благоухания святых мощей. Холодными ночами славно было ощущать тепло женского тела. Тонкий палец Магды нежно коснулся изуродованного уха Дисмаса.

– Расскажи о ней, – попросила она.

– О ком?

– О твоей жене.

– Она умерла.

– И всё?

– Я умер бы вместе с нею. И с детьми. Но я был в Иудее, искал копье Лонгина.

– Бедняжка.

Помолчав, Магда спросила:

– А кто такой Лонгин?

– Римский воин. Тот, кто вонзил копье под ребра распятому Христу.

– Ты нашел копье?

– Может быть.

– Как это?

– С реликвиями никогда не знаешь наверняка. Копье хранится в Виттенберге, в галерее Фридриха. Он очень обрадовался приобретению. А когда узнал про смерть моих родных, то купил для них индульгенции на очень долгий срок. Они умерли безгрешными. Их души наверняка уже покинули чистилище. Она была доброй женщиной… Все, спи. Завтра будет долгий день.

– А Шамберийская плащаница – истинный саван Иисуса?

Дисмас задумался:

– Нет, наверное. Да это и не важно. Кардинал наложил на меня епитимью, и вот я здесь. И ты тоже здесь. Потому что ты такая упрямица! – Он шутливо ткнул ее в кончик носа.

– А твоя жена была красивая?

– Да.

– Как ее звали?

– Хильдегарда. Спи.

– Расскажи мне что-нибудь о ней.

– Что тебе интересно?

– Почему ты ее любил?

– Она была моей женой.