Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

— Нет, Самуил. Такое впечатление, что Юсуф желал показать нам силу своего войска. Ему куда как больше хотелось запугать нас, чем христиан, — Азиз покачал головой, будто отгоняя тягостные воспоминания. — Властитель Севильи аль-Мутамид не стал слушаться Юсуфа. Вопреки его приказу он пустился в погоню с двумя тысячами конников. Он гнал христиан до самой реки, но к тому моменту Альфонсо уже успел выставить заслон. Если бы мы все поскакали с аль-Мутамидом, то смели бы христианский отряд и взяли Толедо, а так… У аль-Мутамида не хватило сил. Вернувшись в лагерь, в знак своего презрения к Юсуфу он свалил у его шатра гору отрубленных голов христиан. На следующий день аль-Мутамид увел свои полки обратно в Севилью. Он оказался первым, кто разочаровался в Юсуфе. Ну а Юсуф приказал, чтобы вся армия снова собралась на молитву. На этот раз он просил Аллаха, чтобы Тот обрушил свой гнев на голову аль-Мутамида за трусость и нечестивость.

— То есть тебе не дозволяли вступать в бой? Как тебя тогда угораздило потерять столько человек?

Бессмысленность всего того, о чем поведал Азиз, снова пробудила гнев, который мне довелось недавно испытать. Когда я пришел в лечебницу, то обнаружил в приемном покое бесчисленное множество солдат, которых Азиз привез с собой в обозе с войны. Все они были жутко изранены и покалечены. На мгновение мне показалось, что я попал в мертвецкую. По словам несчастных, им еще повезло. Две трети тех, кто два года назад отправился сражаться за Андалусию, так и не вернулись домой.

— Ты знаешь, как сделать мне больно, — тихо ответил Азиз. — Каждый наш воин, павший в битве — незаживающая рана в моем сердце. Юсуф не желал делиться с нами славой побед в решительных сражениях, но не имел ничего против того, чтобы андалусцы тоже гибли на войне, особенно когда это было ему на руку. После битвы при Заллаке мы попытались захватить Аледо на южных рубежах владений Альфонсо. Он укрепил город, прекрасно понимая, что нам потребуется взять его в ходе наступления на Толедо. Юсуф и его воины из пустыни то ли не знали, как правильно вести осаду, то ли считали для себя унизительным возиться с подкопами, баллистами, катапультами и строительством осадных башен. Это, видите ли, не вписывалось в их представления о священной войне! Осада — это в первую очередь тщательное планирование и тяжкая работа, а Юсуф предпочитал сражаться в поле: нестись в бой с именем Аллаха на устах. Так что осаду он поручил нам и гренадцам. Там, под Аледо, я и оставил половину своего войска. Они погибли глупо, напрасно — под стенами этого проклятого кастильского города, который мы пытались взять целый год, черт его раздери!

Взгляд Азиза был обращен куда-то внутрь. Принц словно разговаривал не со мной, а с самим собой.

— Ты не знаешь, что такое осада. Она отвратительна, безобразна, уродлива. Грязь, скука, эпидемии. При этом враг близко, он может пустить стрелу, может вылить со стены расплавленный свинец, устроить вылазку. А схватки под землей! Мы роем подкопы, враг тоже роет — навстречу нам. Если бы Юсуф нам помог, возможно, все сложилось бы иначе, однако он не стал этого делать. Он разбил лагерь на вершине одного из близлежащих холмов и каждый день слал нам своих сыновей с наказом передать, что мы топчемся на месте и потому Аллах нами недоволен. Наконец нам улыбнулась удача. Мои солдаты прорыли большой тоннель, потом мы подожги деревянную крепь. Обрушился целый участок стены. Казалось, победа близка! От альморавидов требовалось только пойти на штурм сквозь брешь. Думаешь, Юсуф отдал приказ к наступлению? Как бы не так. Он решил, что знаки, ниспосланные ему в то утро Аллахом, предрекают поражение, и потому все его войско сидело по шатрам. Христиане устроили вылазку, и пока мои отважные солдаты гибли, альморавиды постились и молились! К полудню христиане уже заделали брешь, и все надо было начинать сначала.

Сжав кулаки, он замолчал, тяжело дыша. Когда принц продолжил, я буквально физически ощущал переполнявший его гнев.

— Через полгода после этого Юсуф снял осаду. Аллах открыл ему, что андалусские эмиры недостаточно благочестивы и потому воевать дальше нет смысла. На следующий день он приказал нам отправляться на юг. Это меня окончательно отрезвило, и я решил вернуться домой с теми, кто смог уцелеть. Насколько мне известно, Юсуф вернулся в Африку, но армию оставил здесь — под командованием своих сыновей. Они сейчас в Альхесирасе, там теперь их вотчина. Альморавиды пристально наблюдают за границей с Севильей. Судя по всему, они считают, что аль-Мутамид опаснее христиан. Видишь, до чего мы докатились.

Меня возмутило, что Азиз по какой-то неведомой причине выбрал меня в исповедники.

— Ты так хотел стать другом Юсуфу, сделаться незаменимым союзником альморавидов… Что, не получилось?

— Ты о чем? — Азиз недоуменно уставился на меня. — А-а-а-а… вспомнил. Ты же был рядом с нами, когда Ефрем посоветовал мне воспользоваться столь удачной возможностью. Он вроде именно так сказал, да? Ты решил уязвить меня? Ну что ж, правильно делаешь. Я был наивен. А что, другие чем-то лучше? Мы все считали, что в лице Юсуфа обрели благородного героя, который защитит Андалусию. Так думал и аль-Мутамид, и Абдулла, и другие эмиры, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Альморавиды совсем на нас не похожи. Они чужие. Да, они правоверные мусульмане и при этом весьма благочестивые. Постоянно цитируют Коран. Они бы пришлись по душе верховному факиху. И молитвенные коврики они расстилают столь же ловко, как владеют оружием. Но их Бог… Он какой-то другой… Они называют Его так же, как и мы, выполняют такие же, как мы, обряды и ритуалы, и все же… Их Всевышний — совсем не тот милостивый и милосердный Аллах, которому я поклонялся всю свою жизнь. И уж тем более Он не похож на твоего Бога-Перводвигателя. Их Аллах — суровый, безжалостный, не способный на прощение Бог войны, Бог ревнивый и нетерпимый, требующий самоотречения, повиновения и жертв.

Азиз помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил:

— Два года мы сражались с ними бок о бок. Братались ли они с нашими солдатами? Ни разу! С альморавидами невозможно разговаривать. Лица у них замотаны, и видишь только глаза: они смотрят на тебя сурово, оценивающе — словно ты явился в лавку к ростовщику и он прикидывает, что у тебя за душой. Они нас презирают, ненавидят и даже не считают нужным этого скрывать. Юсуф ни в грош не ставит наших эмиров. И это не только потому, что мы пьем вино, любим поэзию, слушаем музыку. Альморавиды считают, что мы слабы и когда-нибудь станем их добычей. Все эти два года я чувствовал себя мышью, которая явилась на прием к коту и теперь трепещет, разглядывая его когти.

— Возможно, король Альфонсо испытывает схожие ощущения, когда ему приходится иметь дело с крестоносцами и церковниками, которых он призвал на помощь. Я говорю о людях вроде Элдрика, — сказал я.