Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

— Наверно, чтобы потом рассказывать нам всем, какой ты у нас герой, — пренебрежительно усмехнулась бабушка Хуанита.

Пако дернулся так, словно ему закатили пощечину. Лицо его сделалось красным от гнева. Бабушка Хуанита сдвинулась на самый край скамьи и поманила Пако рукой, чтобы тот наклонился к ней. Как только Куэльяр нагнулся, старуха что-то зашептала ему на ухо. Пинсон расслышал ее слова только потому, что стоял рядом.

— Пасито, я хорошо тебя знаю. Твоя мать дружила со мной, и ты еще мальцом сидел у меня на коленях. Ты уже тогда был слишком высокого мнения о себе. Сейчас ты ведешь себя недостойно. Зачем? Потому что сархенто обещал нас не трогать? И сейчас, когда поднялась стрельба, ты перепугался, решив, что совершил большую ошибку? Возьми себя в руки, если не хочешь опозориться. — Помолчав, Хуанита резко добавила: — Даже не пытайся меня застращать. Мы сейчас не в городе, а я — не алькальде Сулуага, из которого ты вьешь веревки.

Не без усилия разогнувшись, старуха громко, так, чтобы слышали все, произнесла:

— Профессор Пинсон, если вы хотите со мной поговорить, я готова вас выслушать. Однако я хочу позвать с собой моего старого друга Эктора Гарсиа, управлявшего нашим городом на протяжении многих лет, а также Пако Куэльяра. Он молод, а кроме того — член революционного совета, о чем любезно нам постоянно напоминает. Мы должны его уважать. Мы втроем представляем наш город.

— Как скажете, донна Хуанита, — сразу согласился Пинсон, поняв, что теперь у него есть союзник. — Я буду крайне признателен, если вы сможете помочь мне советом.

— Если уж зашла речь о представителях, тогда я тоже пойду, — упрямо вскинув голову, поднялась Мария, державшая за руку Томаса. Она с презрением смотрела на Пако, со злобой взиравшего на нее.

— Сядь на место, женщина, — прошипел он. — Кого ты здесь собралась представлять?

— Хороший вопрос, Пако. Я же вроде не местная, так? Кукушка. Именно так ты меня назвал, когда прошлым летом устроил охоту на ведьм. Помнишь, как ты искал шпионов и двурушников? Ты бы меня отправил за решетку к монахиням, если бы не Эктор, который заявил, что у тебя нет ни малейших доказательств моей вины. Вероятно, он с бабушкой Хуанитой невысокого мнения обо мне, как, собственно, и все остальные, но они хотя бы справедливые. Именно поэтому бабушка Хуанита позвала поговорить с профессором такого гада, как ты. Бабушка Хуанита, ответьте, разве я не права? Сейчас мы все заложники, мы все равны между собой, и потому даже у кукушки должно быть право голоса. Ведь речь идет о нашей общей судьбе!

Старуха пожала плечами:

— Мария, ты напрасно думаешь, что тебя все ненавидят. Не все рассуждают, как Пако. Я тебя плохо знаю, но вижу, что ты готова помогать другим, и это заслуживает восхищения. Хочешь к нам присоединиться? Я не возражаю. Кроме того, — Хуанита хитро улыбнулась, — ты ведь вроде подружилась с профессором, а он заслуживает звания кукушки больше тебя… Может, ты поможешь нам лучше его понять. — Поднявшись, она обратилась к заложникам: — Оставайтесь на своих местах и сидите тихо. А то еще рассердите нашего отважного охранника. А мы пока послушаем, что нам скажет этот политик из Валенсии.

Они уединились в приделе Пресвятой Богородицы. Бабушка Хуанита опустилась на предназначавшийся для священника табурет, стоявший под статуей Девы Марии, улыбавшейся в мерцании свечей, которые держали Эктор Гарсия, Пако и Пинсон.

Пинсон объяснил, в каком положении они оказались. Его внимательно выслушали. Старик Гарсия, узнав об убийстве священников и монахинь, осенил себя крестным знамением. Бабушка Хуанита лишь медленно покачала головой. Когда профессор поведал им о взрывчатке, заложенной в мечети, Пако выругался и принялся шагать по нефу взад-вперед. Мария сидела молча, обнимая Томаса.

— Так что там с переговорами, профессор? Если они вообще состоятся. Как думаете, фашисты согласятся на условия сержанта Огаррио? Я так понимаю, это наша единственная надежда, — произнес Эктор.

— Есть шанс, дело выгорит, — пожал плечами Пинсон, — но только если Огаррио удастся убедить фалангистов в том, что вы действительно священники и монахини. Что будет дальше, после того как фашисты предоставят ему коридор для отхода, я не знаю. Обман ведь быстро раскроется. Впрочем, уверен, на этот случай у него есть план. Он не дурак.

— Что-то голос у вас не шибко уверенный, — фыркнула бабушка Хуанита.

— Вы совершенно правы, — не стал спорить Пинсон. — Вероятность того, что фашисты пойдут на переговоры, невелика. Они предпочтут безоговорочную капитуляцию.

— Одним словом, начнется бой, после чего Огаррио со своими бойцами подорвут нас вместе с собором? Вы это хотите сказать? Не бойтесь нас напугать. Мы хотим знать правду.

— Я не исключаю того, что переговоры состоятся, — ответил Пинсон. — Я лишь сомневаюсь, что Огаррио добьется того, что хочет. Скорее всего, ему удастся договориться о временном перемирии. Оно фалангистам на руку. Так они выиграют время, чтобы хорошенько подготовиться к штурму.

— Однако для нас перемирие ничего не изменит, если Огаррио не удастся получить желаемое, — промолвил Эктор. — Он просто подорвет собор несколько позже — и все.

— Это верно, — согласился Пинсон, — впрочем, перемирие на руку не только фашистам, но и нам. У нас будет время, чтобы придумать план, как отсюда выбраться. Также, донна Хуанита, мне бы хотелось, чтобы вы приободрили людей. Вы не должны выказывать ни малейших сомнений в том, что переговоры пройдут без сучка без задоринки. Пусть народ в это поверит: пока жива надежда, мы можем не опасаться паники. Ведь если она поднимется, люди натворят глупостей.

— И какие же глупости, с вашей точки зрения, они могут натворить? — поинтересовалась ледяным тоном бабушка Хуанита.

— Не знаю, — Пинсон пожал плечами. — Устроят бунт, попытаются пойти на прорыв… Это будет самоубийством. Если мы рассердим Огаррио, пощады от него не жди. Он безжалостный человек и расстреляет столько, сколько нужно, чтобы нагнать страху на остальных. Как минимум он усилит охрану, и тогда о побеге придется забыть. С другой стороны, покуда он считает нас послушными, охранять нас будет один лишь Фелипе, и если у нас появится возможность бежать, то мы уж сумеем ею воспользоваться. Слушайте, я знаю, вы хотите сказать людям правду, но поймите, среди заложников в основном женщины и дети. Чем меньше они будут волноваться, тем лучше для всех нас.

— Так что будем делать? — Руки Пако дрожали, а на лбу выступили бисеринки пота. — Наврем людям с три короба — скажем, что все в порядке? Ничего лучшего вы не придумали?

— Сеньор, я клоню к тому, что нам надо выиграть время, — умиротворяющим тоном произнес Пинсон. — Будем смотреть в оба и ждать благоприятного случая, чтобы улизнуть.