Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

В котором я рассказываю, как принц очаровал народ и как монах обрел жизнь вечную.

Еще целую неделю на улицах города звучали пронзительные завывания плакальщиц. В мечетях, синагогах и церквях толпился народ, молившийся за душу почившего Салима. Мимо его особняка под мерный барабанный бой проходили траурные процессии. У дверей громоздились груды роз, которые приносили люди в знак соболезнования.

Порой выражение всеобщей скорби казалось мне чрезмерным. Да, Салим прекрасно управлял страной и был выдающимся полководцем, обеспечившим эмирату долгие годы мира, процветания и порядка, но он был человеком суровым, холодным, и потому его скорее уважали, чем любили.

Эмир Абу почувствовал, что истерия, воцарившаяся в городе, порождена не только скорбью по умершему Салиму, но и страхом, вызванным неуверенностью в будущем. Многие государи, как плохие, так и хорошие, тонко чувствуют умонастроение народа. Абу не был исключением. Да, он себялюбиво предавался телесным наслаждениям и не особенно интересовался каждодневными вопросами управления государством, но всегда чутко улавливал малейшие изменения в жизнеощущении людей. В этом он очень напоминал мне лекаря Ису, обследующего пациента. В реакции народа на смерть визиря он уловил симптомы, свидетельствующие о тревоге, поселившейся в сердцах людей.

Вслед за визитом делегации кастильцев последовали новости о падении Толедо, а потом в скором времени скончался визирь. Все это лишило жителей Мишката душевного равновесия. На базаре только и говорили что о неминуемой войне. Абу почувствовал — людям надо дать понять, что миру, процветанию и порядку в государстве ничего не угрожает.

Первым делом он вызвал в зал для аудиенций своих родственников, советников, военачальников, факихов и даже кое-кого рангом пониже (именно так я и оказался в числе приглашенных). Никаких речей он произносить не стал. Вместо этого объявил о своем решении: Азизу предстояло стать новым визирем.

— Сын займет место отца, — промолвил эмир, — я полностью ему доверяю. Мишкат остается в надежных руках.

Принц занял полагающееся ему место рядом с троном. Мы все поклонились. Так без всяких заговоров Азиз получил то, что хотел.

С точки зрения эмира, это решение имело определенный смысл. Возражения с отсылкой на молодость и неопытность принца можно было отмести, указав на то, что он является наследником трона и уже успел хорошо себя зарекомендовать на предыдущей должности. Эмиру нечего было опасаться. Если Азиз окажется неспособным выполнять новые обязанности, у Абу достаточно преданных военачальников и дворцовой стражи, чтобы его сместить. С другой стороны, если Азиз докажет, что мудр и верен трону, как отец, эмир остаток своей жизни сможет провести в праздности и безделье, к которым так успел привыкнуть. Объявив о назначении нового визиря, эмир с чувством выполненного долга вернулся к полной удовольствий жизни во внутренних покоях дворца.

Азиз оказался достаточно умен, чтобы понять, какие возможности и опасности сулит новая должность. Он мечтал дорваться до власти с того самого момента, когда впервые ощутил ее пьянящий вкус во время войны, но при этом принц понимал, что сперва должен показать, на что годен. Азиз не был семи пядей во лбу — умом он скорее пошел в дядю, нежели в своего выдающегося отца. Однажды Паладон ужасно меня разозлил, заявив, что наша академия, состоящая из трех человек, на деле состоит из двух, что же касается Азиза, то он пребывает в ней просто за компанию. Мы ненадолго поссорились, и я из-за этого очень переживал. Мне было особенно тяжело, потому что я понимал — Паладон отчасти прав. При этом Азиз был не дурак. Как и многие принцы, он научился лукавить и очаровывать, что блестяще продемонстрировал на торжественной встрече, посвященной его вступлению в должность. В своей речи он умудрился польстить буквально каждой знатной особе в зале. Кроме того, он научился безошибочно чувствовать, что именно наиболее выгодно лично ему.

Итак, первые несколько месяцев он просто выжидал, что оказалось достаточно простой задачей. Благодаря стараниям Салима государственный аппарат, который унаследовал Азиз, работал сам по себе и практически не требовал вмешательства. Сокровищница была полна, чиновники толковы и трудолюбивы, а невысоких налогов с лихвой хватало на все расходы. Азиз понял, что если поначалу не станет ничего менять, то уже одним этим заслужит уважение. Свое честолюбие он на время решил скрыть под личиной кротости и смирения. Он с уважением выслушивал помощников Салима и практически никогда с ними не спорил. Мишкат процветал, как и прежде. На базаре часто стали повторять, что старый визирь, не желая бросать на произвол судьбы свой народ, оставил после себя тень, принявшую облик его сына.

Всего через полгода Азиз почувствовал себя достаточно уверенно. Принц назначил нового финансового советника, о чем я узнал от эмира, когда массировал ему спину.

— Сейчас я тебя, Иосиф, обрадую, — пробурчал он. — Знаешь, кто теперь будет распоряжаться нашими сокровищами? Иудей. Затея моего внучатого племянника, причем, надо сказать, не такая уж плохая. Его зовут Ефрем. Он из Севильи. Знаешь такого? Он ссудил Салиму деньги на строительство мечети. Условия отличные. С нынешними налогами мы запросто выплатим все вместе с процентами. Ай, больно! Молодец, нашел точку. Там и массируй. Вот спасибо тебе, Иосиф. Так гораздо лучше. Ну вот, Ефрем произвел на Азиза весьма благоприятное впечатление. Он считает, что Ефрем сможет нам помочь и с другими делами. Умно. Нам в казначействе нужны сообразительные люди. К деньгам нужен творческий подход… Нет, теперь чуть ниже… Вот так, спасибо… Вы, иудеи, с деньгами на короткой ноге. Я одобрил его назначение. А ты что скажешь?

Я поддакнул эмиру, решив, что назначение казначеев не моего ума дело, да и вообще был занят своими невеселыми мыслями. В тот момент я еще не успел прийти в себя после внезапной смерти отца в результате эпидемии инфлюэнцы, прокатившейся по бедным районам города в прошлом месяце. Когда я узнал о его болезни, предпринимать что-либо оказалось поздно. Я был так занят врачеванием обитательниц гарема, страдавших от простуд и насморков, что не удосужился прочесть записку от матери, которую она прислала в особняк Салима. Когда я добрался до постели отца, уже ничего нельзя было сделать. Я лишь держал в объятиях исхудавшего, измученного болезнью родителя, пока он умирал.

Мать, как могла, пыталась утешить меня.

— Самуил, ты просто не представляешь, как много для него значило, что в последние мгновения ты был рядом с ним.