Николай Свечин - Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Рис. 43. План помещений второго этажа, где размещался трактир «Малинник» {176} 176 Там же. Л. 7.

«Малинник» был одним из самых опасных мест в Петербурге, там могли зарезать даже днем, у всех на глазах. Сыщики боялись здесь появляться – вдруг гайменники [84] Убийцы. возьмут их в ножи? Простые обыватели тем более обходили трактир стороной. Завсегдатаями притона были уголовные всех мастей. Чужака, явившегося сдуру, спаивали особой смесью и раздевали, после чего вышвыривали на двор. В участке у потерпевшего заявления не брали, а выгоняли взашей со словами: «Не ходи где попало!»

У трактира менялись владельцы, но характер заведения оставался неизменным. Полиция долго и безуспешно боролась с этим гнездом порока. В 1882 году обер-полицмейстер П.А. Грессер даже закрыл трактир, который был «известен издавна полиции как притон воров, дезертиров и распутных женщин» (цитата из распоряжения) {177} 177 Ведомости С.-Петерб. гор. полиции. 1882. 5 сент. (№ 202). С. 1. , на три месяца. Но после истечения данного срока «Малинник» как ни в чем не бывало открылся вновь. Похоже, у тогдашнего владельца купца Соколова имелись сильные связи на самом верху. Ликвидировать жуткое заведение удалось лишь в конце восьмидесятых.

На противоположном конце Сенной площади начинается коротенький, в три дома, Таиров переулок [85] Ныне пер. Бринько. . Самые разбитные во всей Спасской части девки обитали именно здесь – в доме Де Роберти [86] Нынешний дом № 4. . Днем и ночью они зазывали посетителей, для чего, полуголые, рассаживались на крыльце и распевали озорные песни. «Иным было лет за сорок, но были и лет по семнадцати, почти все с глазами подбитыми {178} 178 Достоевский Ф.М . Преступление и наказание // Полн. собр. соч.: в 30 т. / Ф.М. Достоевский; АН СССР, Ин-т рус. литературы (Пушкинский дом). Л.: Наука, 1973. Т. 6. С. 122. ». В прохожего, сделавшего им замечание, они могли запросто кинуть бутылкой, а могли и вызвать подмогу с верхних этажей, и тогда обывателю требовались сильные ноги и везение. Ведь в доме Де Роберти жили исключительно «красные», причем шайками, под надзором атаманов.

Рис. 44. Фасад дома Де Роберти согласно утвержденного чертежа 1864 года {179} 179 ЦГИА СПб. Ф. 513. Оп. 102. Д. 9913. Л. 39-40.

Рис. 45. Дом по адресу: переулок Бринько, 4 (бывший дом Де Роберти). Современный вид. Фото Александра Филиппова

Помимо Вяземской, в столице имелась еще одна лавра – Пироговская. Она находилась в Малковом переулке [87] Ныне пер. Бойцова. , возле Ново-Александровского рынка, между Садовой и Фонтанкой. В этом большом трущобном районе обитало до десяти тысяч опустившихся людей, из которых половина не имела паспортов. Если в Вяземской лавре большинство составляли мастеровые, то в Пироговской собрались пьяницы и бездельники. Они жили близостью рынка. Другое название Ново-Александровского торжища – Толкучий рынок, Толчок. Здесь «ходило» много краденых вещей, от белья до велосипедов. Спившиеся портные перешивали носильное платье, потерявшие трудовые навыки оборванцы таскали грузы.

Рис. 46. Вид на Ново-Александровский рынок с реки Фонтанки. Начало XX века

Но у Пироговской лавры была своя, как сейчас сказали бы, фишка. В ней квартировали горюны – факельщики на похоронах. Сами себя они называли траурщиками. Большая артель – более 200 человек – жила в Кадетском флигеле Пироговского дома, всего в двух комнатах. Все они были горькие пьяницы, единственной ценностью которых являлись сапоги. Одеяние факельщика само по себе отличалось даже пышностью: шляпа и фрак с белой оторочкой, брюки с галуном и белый шарф, который заменял манишку, прикрывая отсутствие белья. Задача горюнов – придать торжественность похоронам. Одни несли кисти балдахина, свисавшие с катафалка, другие торжественно шагали с факелами. Белый цвет тогда являлся траурным, и горюны выглядели помпезно. Костюм босяк получал от артельщика на время похорон. Но сапоги ему давать опасались – сбежит и не вернет. Их полагалось иметь от себя. Самые пропащие не выдерживали и пропивали сапоги и тогда вылетали из артели, катясь еще ниже по социальной лестнице. Несмотря на такое житье, горюны считались людьми денежными. За участие в похоронной процессии полагалось 60 копеек, из которых 5 надо было отдать артельщику. Однако безутешные родственники покойного часто добавляли еще денег, а похорон в день было несколько. А еще можно было что-то украсть, если пускали в дом. У людей горе, им не до присмотра… В итоге босяк скапливал к вечеру больше рубля, на которые тут же и напивался в стельку. И так каждый день, пока не «хватит» белая горячка.

Рис. 47. Катафалк и факельщики. Начало XX века. Фото К.К. Буллы

Все же Пироговская лавра была не столь криминальна, как Вяземская. Профессиональные воры избегали селиться тут – меньше переулков, в которые можно шмыгнуть во время облавы. И повальное пьянство кругом: за косушку [88] 60 мл. аборигены могли сдать полиции кого угодно.

Неподалеку, по обеим сторонам Екатерининского канала, располагалось место компактного проживания столичных евреев. Большая, Средняя и Малая Подьяческие улицы славились специфическим иудейским преступлением – подделкой банкнот. Точнее, подделывали их в Польше, а сюда присылали на реализацию, чтобы одноверцы раскидали «блины» [89] Блины – фальшивые банкноты. по всей России. Отсюда же евреи запустили в Петербург новый промысел – хипес. Это когда рыжая чертовка с огоньком в глазах заманивала савраса [90] Любитель разгула и кутежей. к себе в номер, а там, пока тот был занят соитием, его карманы тайно обследовали неизвестные. Ловкие хипесницы были хорошими психологами. Они выбирали такую жертву, которая постесняется идти с жалобой в полицию, – приличных с виду, очевидно женатых мужчин, которым скандал не нужен… Еще обитатели Подьяческих улиц и Коломны славились ростовщичеством. И хотя лихвенные проценты закон взимать не разрешал, именно на них делались основные барыши. Поэтому держатели незаконных ссудных касс имели свою агентуру, которая узнавала о людях, попавших в сложные обстоятельства: офицер проиграл в карты крупную сумму и готов подписать вексель на любых условиях; или сынок фабриканта втюрился и хочет подарить любовнице дорогие подарки, а папаша-жмот не дает денег. Подобных «карасей» подьяческие шейлоки брали в оборот и не выпускали, пока не вытрясут последнюю копейку. Такие истории часто заканчивались самоубийствами или долговой тюрьмой…