Николай Свечин - Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Качкарь – большой поселок, верстах в 30 от Kичигина. Через четверть часа я, урядник и Иван Старков выехали из Кичигина по направлению к Качкарю. Там, несмотря на все наши старания, установить личность преступника не удалось. На обратном пути я посадил Ивана рядом с собой, и, когда поехали по мягкой проселочной дороге, я попросил его рассказать, как это все произошло. Иван взглянул на меня и угрюмо ответил:

– Не знаю ничего, они сошли с повозки, а что дальше стало, не знаю.

Я ему заметил тогда:

– А если бы так было, так зачем же хозяину говорил, что довёз их до Нижнеувельской благополучно, и они тебя угостили?

Вместо ответа Иван еще более понурил голову, с минуту помолчал, а затем начал свою исповедь:

– Так вот слушайте: выехали это мы из Кичигина, тот-то, помоложе, лёг в повозку и заснул, крепко пьян был, а другой-то бородой обращается ко мне и говорит: “вот что, Иван, помоги мне избавиться от этого человека, стоит он у меня на пути поперёк дороги”. Я, конечно, на это ему сказал, что на такое дело я неспособен, а он продолжает: “Есть у меня в Качкаре дочка – красавица писаная, женю я тебя на ней, построю каменицу (каменный дом), и будете вы жить припеваючи”. Долго я не соглашался на уговоры, но потом смотрю: тот-то злодей вынул из-за голенища нож и всадил его в грудь товарищу. Я тогда остановил лошадей, злодей стащил раненого с повозки, и я ему еще помог. На земле он всадил раненому нож в спину еще раза три, после чего тот испустил последний дух. Тогда убийца снял с него сапоги и вынул кошелек с деньгами, сколько было денег, не знаю, ну а потом убитого мы оба стащили в какую-то яму, так дело и кончилось, злодей, взяв сапоги и кошелек с деньгами, пошел куда-то в сторону, а я поехал в Нижнеувельскую, чтобы дома не показалось, что рано домой вернулся, ну вот и все, – так закончил Старков свой правдивый рассказ.

Проезжая мимо места преступления, мы остановились и сошли с повозки. Старков объяснил нам, где именно был убит Спиридонов и как затем труп его поволокли и бросили в яму.

Приблизительно через месяц времени начальник Троицкой тюрьмы попросил меня прибыть в тюрьму для допроса Старкова, который имеет сообщить что-то очень важное. Я приехал и узнал от Старкова, что в тюрьму доставлен Агафонов, тот самый, который вместе с ним убил Спиридонова. Именующий себя Агафоновым, как оказалось, похитил лошадь, его казаки задержали и так избили, что его пришлось лечить в больнице. При выписке из больницы он заплатить за лечение не мог и назвался бродягой [184] , его передали в распоряжение городского следователя, который и заключил его, как бродягу, под стражу. Агафонов был лет 37, с небольшой бородой, красивыми глазами, имел вид интеллигентного человека, на мой вопрос – знает ли он Старкова (который стоял тут же) – Агафонов ответил, что видит его в первый раз, однако Старков при нем же подтвердил, что Агафонов – тот самый неизвестный, который зарезал Спиридонова. Агафонов, изобличенный впоследствии Морозовым и, в особенности, Фёклой, принёс повинную, объяснив, что хотел избавиться от Спиридонова, потому что тот угрожал донести на него, что он бродяга. Так удачно закончилось мое первое следствие об убийстве. В Саратовской Судебной палате [185] про это дело говорили, что будь у следователя насморк, убийство могло остаться неоткрытым» {401}.

«В.Г. Филиппов вступил в заведование уголовной полицией всего с 1903 года, но за время своего управления сумел обратить состав её в такую сплочённую организацию, что деятельность её получила неизмеримо большую продуктивность. Способности отдельных агентов имеют в настоящее время большое значение, и В.Г. быстро выдвигает и отличает их, но общий средний уровень, даже при понижении, уже не будет влиять на деятельность учреждения, благодаря системе, введенной В.Г., и почти механической регулярности работы. Главная цель, которую преследует В.Г., это предупреждение преступлений и обезвреживание преступника, и, стремясь к ней, он, естественно, содействует уменьшению самой преступности.

Являясь центром всего сложного механизма, называемого уголовной сыскной полицией, он почти не знает отдыха и умеет поспевать всюду, где требуется его знание или участие. Каждый петербуржец, над которым стряслось в последние пять-шесть лет какое-либо несчастие, наверное знает В.Г. и знает, как участливо он относится к пострадавшим и как энергично берется за дело.

Интересен в этом отношении его рабочий день.

В 10 часов утра он в своём кабинете, но до 10 часов внизу, у себя в квартире, он успел уже пересмотреть заведенные им дневные ведомости с кратким отчетом деятельности каждого стола, и, придя в канцелярию, он уже знает, кто что и сколько сделал, у какого чиновника и в каком участке сколько для производства дел и какие это дела. На столе в кабинете перед ним куча писем, телеграмм, прошений и заявлений.

Сперва является его помощник, и В.Г. обсуждает с ним текущие дела, назначает наряды, слушает его доклад о ночных событиях и делает распоряжения. Перед ним на стене в общей раме висят портреты всех агентов. В.Г. считает лучшим способом знать их всех и помнит, кто из них и куда командирован. Направляя агента для специального поручения, он вынимает из общей рамки его портрет и поставит его на свое место только по окончании агентом возложенного на него дела.

А дел – масса. Следом за помощником в кабинете В.Г. появляются друг за другом чиновники поручений с докладами о делах, находящихся в их производстве. В.Г. помнит каждое чуть-чуть интересное дело и следит за ходом его до самого окончания, иногда направляя дознание, если ему кажется, что чиновник или агент пошли по неверному пути.

Замечательно простую и в то же время поразительную по результатам реформу он ввел при допросе преступника. Преступник всегда поначалу врет, запирается и старается замести все следы. Допрашивающий его чиновник в прежнее время тотчас поправлял его на вранье и, таким образом, или выказывал свое знание дела, или помогал преступнику врать более правдоподобно. В.Г. сразу увидел эту ошибку и указал, что никогда не надо мешать свободно врать человеку. Пусть врёт. Чем ему дать больше свободы, тем легче ему врать и совершенно спутаться. Вруну надо памятливым быть. Если он говорит правду, то, рассказывая об одном и том же, например, как он провёл такой-то день, он всегда расскажет одинаково главные факты. Врун же забудет все и все перепутает. Три рассказа, переданные им с промежутками, через день совершенно обличат его и доведут до признания.

В.Г. сидит за своим столом, слушает доклады и в то же время пересматривает корреспонденцию, делая на каждой бумаге соответствующую пометку. Присланные телеграммы содержат донесения командированных в провинцию агентов, запросы провинциальной полиции, сообщения о задержании того или другого разыскиваемого лица.