Николай Свечин - Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

– Григорьича не встретил? Он под якорь пошёл.

– Нет, – отвечаю я и хотел было её уже обхватить, да и споткнулся об полено!

Она тотчас обернулась – вероятно, сообразила, да как замахнётся на меня косарём.

– Вот какой ты свой!

Я вижу, тут разговаривать нечего, нагнулся, да к ней и обхватил её, а она меня косарём – р-раз по плечу! А потом косарь откинула, да меня прямо за шею и ну давить! Силища у ней, что у мужика здорового: повалить её не могу, в плече боль, дышать не в силах. “Вот, думаю, и смерть!” Изловчился в последнюю, дал ей подножку, трах! – и покатились мы оба, а через минуту она уже на мне сидела и одной рукой душит, а другой на полу косарь нащупывает. Высокая, здоровая, глаза горят, волосы из-под платка выбились. Совсем ведьма. Напрягся я со всею силою, поднялся, а она как хватит меня кулаком в лицо. Я головой в пол и чувств лишился.

Когда очнулся, она сидит связанная на лавке, а подле меня какой-то мужчина.

Оказывается, мой товарищ старика арестовал и назад вернулся. Услыхав мой крик, он и прибежал, а к нему на помощь подоспел сосед-огородник.

Не случись того, и не было бы меня в живых.

– А другой случай?

Точно так же пришли к нам с доносом. Разгульная женщина пришла и донесла, что в Петербурге объявились 5 беглых каторжников, что они занимаются грабежом и живут у одного еврея на 12-й роте.

– Давно они здесь?

– Уже неделя.

– Почему, – спрашиваем, – ты доносишь?

Она и объяснила, что из страха. Один из них был её любовником, и, когда объявился, она чуть не умерла. Теперь он держит её, и она не знает, как от него избавиться. Но теперь решила их выдать.

– Как же ты их выдашь?

– А они днём завсегда сидят в портерной на 7-й роте. Все пять и я с ними. Приходите и берите.

Начальник решил их взять назавтра и позвал нас на совещание, как их забрать? Пять каторжан, которым теперь уж ничего не страшно. Очевидно, силою их взять нельзя. Это был бы целый бой. Значит, надо взять хитростью. Мы и придумали: сперва споить их, а потом и забрать. Начальник одобрил и назначил нас пять человек, самых сильных. Я и теперь силён, а тогда ещё сильнее был.

Ну, вот… Наступило утро. Мы переоделись рабочими, взяли билетики, все как есть, и захватили с собою водки: каждый бутылки по три. Спрятали их и марш в портерную. Вошли и сразу видим нашу бабу в компании. У самой стойки за столом сидят с нею пять мужчин, прямо, можно сказать, каторжных. Рожи зверские, сами здоровые. Сидят, пьют и шумят. Мы сели напротив их, спросили дюжину пива и стали пить, намечая друг другу, кому кого обработать. На мою долю пришёлся самый ражий мужик. Порешили мы, как и что, и начали действовать. Один из нас достал водку и налил по стаканам, да нарочно сделал так, чтобы и те видели [203]. У тех на водку сразу глаза разгорелись. Один из них и говорит:

– Не угостите ли соседей, почтенные?

– Что же, – отвечаем, – у нас добра этого много. Давайте стаканы.

– Да что, – подхватил я, – давайте лучше столы сдвинем да в одной компании все!

– Чего лучше, – засмеялись те, и мы тотчас сдвинули столы. Сдвинули и начали своё дело.

Сначала они отнеслись к нам немного недоверчиво. Спрашивают, откуда мы. Ну, я и другой говорим от Сан-Галли, третий от Камюзе, а другие два за наборщиков себя выдали, и все назвались земляками, пригородными крестьянами.

– А вы кто?

Они тоже назвались рабочими и, как и мы, показали свои нумерки.

После этого мы пить начали. Каждый из нас своего спаивает. Так и льём в них. Пошло тут веселье. Запели они песни, и все каторжные. Видим мы, что они размякли, я и говорю:

– К концу водка! Знаете, что, братцы, – у меня дома к именинам четвертная припрятана. Пойдём, разопьём, а? Пётр, Степан, Саня, Микола, вы как?

– А что ж? – отвечают они. – Надо бы только и земляков захватить. Ты как?

– Да я с радостью! Как они? Пойдём, братцы?

Те тотчас согласились. Мы им ещё по стакану влили, и они целоваться стали.

– Ну, – сказал я, – расплатимся да и пойдём! Я вот с ним, – указал я на своего, – а вы каждый по приятелю берите, да на извозчиках! Ну! Адрес мой знаете?

– Ну, не валяй! – и мы гурьбой вышли из портерной. А у нас уже всё подготовлено было. Сейчас же подкатили извозчики.

– Сажайтесь, ребята! – командую я. – А я кой-чего куплю ещё!

И нарочно, для отвода глаз, повёл своего приятеля в лавки, купил колбасы, ситного, нагрузил его и сел на извозчика.

– Валяй!

Едем это мы обнявшись, песни орём. Безобразие! Городовые по дороге все знали, кто мы, и потому пропускали нас. А то бы непременно в часть потащили.

Едем мы и прямо в сыскное.

И так мой-то ослаб, что не разобрал, куда я и веду его. Так с колбасой и ситником и пришёл. Только когда его взяли, тогда лишь опомнился и сразу отрезвел. Так и затрясся весь.

– Ну, – говорит, – счастливый твой Бог, что я не смекнул: не быть бы тебе живым! – и с этими словами из-за голенища нож вынул.

Да, чуть бы догадался он, и был бы мне конец…

– А остальные?

– Одного тоже в сыскное доставили прямо, а остальных по дороге арестовывали. Доедут до участка, крикнут дворников и – готово!..

Спустя полгода судили моего и присудили к 50 плетям и лишним 5 годам. А затем его к нам послали для измерений. Привели с конвоем, в кандалах. Он зашёл в отхожее место. Вошёл один, а конвой у дверей остался. Я ничего не знал, вошёл туда и вдруг его вижу. Он как увидит меня, да как бросится ко мне:

– Попался, – говорит, – ну и прощайся теперь с жизнью! – и меня за горло. А мы одни.

Я успел ухватить его за кандалы и дернул. Он упал. Я позвал конвойных, и они освободили меня, а его увели.

Другого бы задушил. Того, кто сноровки не знает.

– Какой сноровки?

– А с кандалами как справиться? У него цепи-то от ног к поясу идут. Если их ухватить обе да дёрнуть, так сразу под обе ноги. Ни один не устоит. Ну, а если не знать этого, так как справишься с таким чёртом?..

– Да, было! Всего было, – окончил он рассказ, – да и сейчас, разве знаешь что? Сколько за свою службу и в тюрьму, и в Сибирь, и на Сахалин отправил народа? Разве они не помнят? Вернулся иной и только встреться с ним… Наша служба не лёгкая {478}…

ПРИЕМЫ СЫСКА

– Как добиваемся сознания? – сказал мне агент. – Да на всякий манер! Только не бьём, хотя про нас эту молву и распускают. Если иные из очень старых, так те, пожалуй, и ткнут в зубы или прикажут там на колени стать. Только упаси Бог, если начальство узнает! Прямо вон прогонит! Да и толку в этом бое нет. Обозлится – замолчит, а иной так и сдачи даст. Ведь с ним – глаз на глаз, и ему рисковать совсем нечем…

Совестим, улещаем смягчением наказания, обманываем… Да вот, например. Один парень, зная, что у его любовницы есть рублей 20 денег, завёл её на Смоленское поле, угостил водкой, а потом задушил ремнём и ограбил. Нашли тело, видели, что с этой женщиной этот парень ходил, знали, что он любовник её. Ну и арестовали. Спрашивали его, спрашивали, а он запёрся и хоть бы что. С утра до вечера с ним мучились; наконец велели отправить в часть. А у нас все такие в арестном доме при Спасской части сидят, и их оттуда к нам приводят. Я в ту пору дежурным был. Привели его ко мне, чтобы я его переправил, и сидит он у меня в комнате. Только вдруг в телефон позвонили. Он так и вздрогнул и глаза выпучил. Мне и пришла мысль.