Николай Свечин - Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

«Дядя, живший на porte de Versailles, приезжал очень часто нас навещать, и [брат] Боря дал ему мысль издать свои воспоминания в виде рассказов. Ушков, патрон дяди, предложил субсидировать издание первого тома, и мы принялись за работу с большим увлечением. Дядя приезжал и за чашкой чая начинал свой рассказ. Я с карандашом в руках записывала имена, места событий и всякие нужные подробности для изложения рассказа. После отъезда дяди мы с Борей принимались за дело. Он диктовал слышанный рассказ, я писала. Таким образом, возник первый том под названием “Очерки уголовного розыска”. Заглавие, по нашему мнению, слишком сухое, но дядя почему-то на нем настаивал. Сначала эти рассказы были напечатаны в русском журнале “Иллюстрированная Россия”. Успех превзошёл все ожидания. Редактор, покойный [М.П.] Миронов, телефонировал дяде на службу, требуя все больше и больше рассказов, прибавляя даже цену за каждую строчку без особых настояний и не скрывая, что тираж на журнал значительно повысился благодаря очеркам дяди. Это дало нам мысль соединить часть рассказов в один том. Мы выбрали двадцать преступлений, самых известных в России в царский период, издали их с помощью Ушкова» {472}.

Рассказы печатались не только в эмигрантских, но и во франкоязычных изданиях (например, в еженедельной газете «Candide: grand hebdomadaire parisien et littéraire» был напечатан рассказ про дело Гилевича). Первая часть воспоминаний вышла отдельным изданием (на русском и французском) ещё при жизни автора.

Рис. 88. Обложка первого издания мемуаров А.Ф. Кошко

Однако мемуарами с источниковедческой точки зрения их назвать нельзя. Это «пересказы устных рассказов, написанные для коммерческих целей». В них нередко перепутаны даты и имена, автор (авторы) иногда откровенно фантазируют, приписывая А.Ф. Кошко заслуги в раскрытии преступлений, в которых он вообще участия не принимал (например, Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден).

Скончался А.Ф. Кошко в Париже 25 декабря 1928 года, похоронен был на кладбище St-Quen.

Брошенный им старший сын Александр в 1898 году поступил в Симбирскую гимназию, из которой был исключен в 1907 году за пение революционных песен. Однако затем он пошёл по стопам отца и в 1917 году служил помощником полицейского пристава первого участка Пречистенской части города Москвы {473}. После октябрьского переворота остался в России, служил делопроизводителем в канцелярии Ульяновского рабфака. 26 сентября 1930 г. был арестован ОГПУ, обвинён в контрреволюционной агитации и пропаганде и тройкой при полномочном представительстве ОГПУ Средне-Волжского края 16 января 1931 г. был приговорён к трём годам лишения свободы. Полностью реабилитирован 9 августа 1956 г. {474}.

Судьба сыновей от второго брака сложилась так:

– Дмитрий погиб в самом начале Первой мировой войны;

– Иван, поручик 1-го стрелкового полка, в 1914 году попал в немецкий плен и был обменен на пленного немецкого офицера в 1915 году. Был женат на своей двоюродной сестре Ольге, мемуары которой мы цитировали. По воспоминаниям правнука Аркадия Францевича Дмитрия де Кошко, Иван Аркадиевич Кошко умер в Париже в 1942 году;

– младший сын Николай во время Второй мировой войны воевал в составе французской армии.

Командир Летучего отряда (1904–1916 гг.)

Леонид Константинович родился в Петербурге 8 марта 1869 года в семье отставного писца военного ведомства. Будущий сыщик получил лишь трехгодичное начальное образование – закончил в 1884 году Владимирское городское училище [200].

Рис. 89. Чиновники Санкт-Петербургской сыскной полиции. Верхний ряд (слева направо): С.Н. Кренев, П.М. Игнатьев, А.С. Левиков. Нижний ряд (слева направо): Н.М. Федоров, М.Н. Кунцевич, Н.Я. Алексеев, В.Г. Филиппов, Л.К. Петровский. 1915 (?) год

В Сыскную Петровский поступил 25 августа 1887 года {475}(ещё при Путилине!) писарем, 15 марта 1890 года {476}перешел в агенты (напомним, что писцы и агенты в штате не стояли, а были вольнонаемными сотрудниками). 20 января 1891 года его против тогдашних правил [201]приняли в штат на должность полицейского надзирателя.

Агенты и надзиратели выполняли всю черновую работу в Сыскной – проводили опросы и обыски, сидели в засадах, рискуя жизнью, участвовали в задержаниях. Однако никто из них не написал воспоминаний, и об их трудной работе мы знаем очень мало, только из мемуаров И.Д. Путилина и А.Ф. Кошко.

Однако в 1903 году в журнале «Огонёк» были опубликованы три рассказа, записанных А.Е. Зариным со слов агентов Сыскной полиции. Об одном из них, «Темное дело», и об установлении имени автора – А.Е. Зарина – мы рассказали в разделе Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден

Ещё несколько слов о его книге «Кровавые летописи Петербурга». Уже говорилось, что она изобилует ошибками: в датировке создания фотоателье, в инициалах и последовательности лиц, занимавших пост начальника СПбСП – «Путилина сменил А.И. Иванов, Иванова – И.С. Вощинин, затем Л.А. Шереметевский, после него М.Ф. Чулицкий и, наконец, В.Г. Филиппов» {477}. К сожалению, данные ошибки цитируются в научной литературе. Поэтому обращаем внимание читателей и исследователей, что использовать книгу А.Е. Зарина в качестве исторического источника надо предельно осторожно, в ней много и других ошибок.

Вполне вероятно, что и в рассказах агентов Зарин многое напутал, приукрасил и переврал. Однако проверить их подлинность мы не можем. Леонид Константинович Петровский начинал свою розыскную деятельность агентом, а до этого успел послужить в армии унтер-офицером. Поэтому эти рассказы мы поместили в раздел, посвященный ему.

С ОПАСНОСТЬЮ ДЛЯ ЖИЗНИ

– Случалось ли вам когда-нибудь рисковать жизнью? – спросил я мелкого агента из отставных унтер-офицеров.

– То есть как это?

– Ну, при каких-нибудь арестах, – пояснил я, – не было на вас покушений? Ведь арестованный мог быть и с ножом, и с револьвером.

– И очень даже просто.

– Ну, вот с вами лично было что-нибудь такое, опасное…

– Так, то есть, что убить могли?

– Да!

Он подумал, почесал нос и ответил:

– Так, чтобы напасть на меня, не нападали, а два раза было, что могли убить. Это точно…

– Можете рассказать? – спросил я.

– Отчего же. Видите ли, первый раз было, когда мы воровской притон накрыли…

И он рассказал:

Один мелкий воришка, обиженный, вероятно, в делёжке, пришёл к нам и указал на воровской притон, содержимый старым вором-подводчиком. Это особый тип. Подводчик бродит по городу, намечает квартиры, которые можно обворовать, и собирает все нужные сведения: кто живёт, есть ли мужчины, когда уходят хозяева, когда прислуга, есть ли у неё любовник. Словом, – всё. И когда приходит к подводчику вор за работой, тот указывает ему, где, как и что. Понятно, за процент. Так вот, на такого подводчика и указал этот вор. Расследовать дело и произвести аресты назначили меня и еще троих агентов. Мы взялись за работу. Это было за Нарвской заставой. По шоссе, почти на пустыре, стоял домик в шесть окон. В нём-то и жил подводчик с женою. У них собирались воры, шли на работу, и у них же делились награбленным. Поначалу мы ходили вокруг да около и всё высматривали. Сам был колоссальный мужчина. Прямо, можно сказать, богатырь. Сама-то тоже ражая [202]баба. Понятно, арестовать всю шайку сразу нечего было и думать. Мы и составили план: бессменно днём и ночью следить за всеми приходящими в этот дом и арестовывать их поодиночке. Для этого мы разделились на две смены: я и товарищ – от 12 дня до 12 ночи, а двое других от 12 ночи до 12 дня. Пойдут, положим, двое в домишко. Мы ждём. Посидят, выйдут. Сейчас один из нас за ними. И идёт, пока они не расстанутся. Тогда за кем-нибудь одним. Дошёл до постового городового: стой! Забирай! – и его – марш в сыскное. Работа была страх трудная. Продежурить 12 часов, да так, чтобы никто не обратил внимания, да во всякую погоду – это очень тяжело. Нарядишься мастеровым или мужичонкой прикинешься пьяным, а сам боишься – вдруг да те догадаются, – тогда капут! Затеют как бы ненароком ссору и за милую душу проломят голову. Однако делать нечего. Работаем мы так неделю, другую, и что ни день, то один или два человека, и все, оказывается, уже у нас побывавшие. Травленные! Человек 12 так переловили. Наконец видим – в домишке что-то неспокойно. Оно и понятно. Что ни день, всё людей к нему меньше идёт. Только однажды целый день мы прождали – и никого! Значит, всех переловили. Смотрим, этак часов уже в 10 выходит сам хозяин. Воротник поднял, шапку надвинул, в руке палка и зашагал. Верно, справки наводить. Мой товарищ – за ним, а я остался у домишка. Хожу и сторожу. Время идёт да идёт. Вот я и думаю: что мне теперь сторожить? Дело, можно сказать, конченное. Пойду в дом, там одна баба. Заарестую её, дом запру и делу конец! Подумал так и прямо в дом. Вошёл в тёмные сени, взялся за дверь, а она заперта. От арестованных я уже знал сигнал и сейчас два раза кулаком ударил, подождал, и в третий. Из-за двери спрашивают: кто? Я отвечаю, как у них: отворяй, тётка! Свои. Она отперла, я и вошёл. Большая кухня с печью, большой стол, лавки и табуреты. Сама у печки лучину щепит. Стоит ко мне спиною нагнувшись, – так-то удобно, – и спрашивает: