Д Кузиманза - Балкон во вчера и завтра [СИ]

Я же вышла в сад, села на скамейку под яблоней и стала думать, что делать дальше. Оставаться здесь не могла, конечно, но нельзя же просто исчезнуть! Нужно помочь беднягам. Осмотрю содержимое «своих» сумок, погляжу, в корсете ли я, и не зашито ли в нём что-нибудь: слова усача-разбойника не шли у меня из головы. Наверное, нужно сходить в банк (или что тут есть вместо него) и разобраться с заёмными письмами. Короче говоря, нужно оставить Андре и Морису на жизнь все средства, которые на мне и при мне. Затем…

И тут в калитку постучали.

Я так задумалась, что услышав стук, чуть было не подошла к ней и не спросила: «Кто там?» Но вовремя вспомнила, в каком я мире. Поэтому решила поступить так, как Морис: сначала посмотреть в окошечко, а потом… И тут сообразила, что шляпа с вуалью осталась в доме. Но ведь стучать мог человек, хорошо знающий госпожу Шер! А если стану закрывать лицо руками, не будет ли это выглядеть подозрительно? К счастью, я вспомнила о нижней юбке и носовых платках в её кармане. Заслонюсь платком, как будто уличные запахи непереносимы для моего благородного носика.

Сказано — сделано. Прикрывая платком нижнюю часть лица, я отворила окошко в стене и спросила:

— Кто там?

На меня смотрел молодой человек лет двадцати. Загорелое, с резкими чертами, круглое лицо. Тревога в карих глазах. Но парень изо всех сил старался выглядеть спокойным.

— Кто вы, благородная сударыня? — спросил он очень — как часто выражалась мама Сёмы — любезно-куртуазно. Эта его любезность и тревожные глаза меня обезоружили, вызвали доверие.

— Франсуаза Шер, — сказала я, поправляя платок, чтобы не съехал с носа.

В тот же миг парень буквально впился взглядом (тоже из лексикона Сёминой мамы, смотри-ка, на расстоянии я вспоминаю её часто и без особой обиды) в моё лицо… нет, не в лицо, в платок.

— Да, я вижу герб, — сказал парень. — Если вы меня обманываете, то пусть вас судит Провидение.

Мне стало не по себе. Не из-за Провидения. Обычно я не люблю врать. Но этому человеку, который не знает госпожу Шер — иначе он не на герб смотрел бы, а на видимые части её лица! — требовалась помощь. Он не выглядел трусом, но чего-то опасался.

И я твёрдо сказала:

— Пусть судит. Кто вы и что вам нужно?

Он помедлил, как бы подбирая слова, и ответил:

— Я хочу спрятать в вашем доме раненого человека. Но это может поссорить вас с очень важными господами.

— С королём? — спросила я, ожидая удивлённого восклицания, что в Баварии правит королева. Я ехала несколько часов, в доме этом провела пару часов… и не додумалась выяснить!

— Нет, — ответил парень. — Ни нашему юному королю, ни его высокочтимой матушке, ни нашему… гм-м… первому министру вы ничего неприятного не сделаете. Наоборот. Но… — он замялся.

Так-так… что-то вспомнилось из разговоров по пути в Аркадию. «Этот Мэллой хоть и первый министр, но слишком много власти себе забрал». Шепотком, тихонько говорили. Значит, первый министр Мэллой — дядя авторитетный. И хотя взволнованный парень может быть даже разбойником, но я ведь всегда могу щёлкнуть по льву и удрать в свой мир.

— Хорошо, — сказала я, — заходите.

— Я сейчас принесу Бонифация, — торопливо ответил он и скрылся с глаз.

Ах да, говорил о раненом. Интересно, чем его можно лечить в этом доме, где моются над тазиком из кружечки? Но умрёт хотя бы на постели, а не на улице. Я отодвинула засов калитки, осторожно выглянула наружу и увидела, как взволнованный парень, худощавый и невысокий, несёт другого человека — грузного и, похоже, высокого, похоже, что без сознания. А сильный парнишка, однако!

Я закрыла калитку, парень уложил Бонифация на скамейку и опять посмотрел на меня.

— Аптечка есть и недавно заправлена, — сказал малопонятно, — но нас ищут.

— Давайте отнесём его в дом, — ответила я, с изумлением рассматривая Бонифация.

«Вот дела! — подумала. — Мир вроде средневековый, а на голове раненого что-то вроде бактерицидного пластыря прилеплено!»

Мы принесли Бонифация в комнату Андре.

— Эй, проснись и вставай!

Конечно, в доме было много помещений, но не могла же я положить несчастного Бонифация в пыльной комнате на кровать, покрытую паутиной?

Андре проснулся, протёр глаза, посмотрел на раненого и уступил ему место. Молча, без обычных у мальчишек в таком возрасте вопросов. Пощурился на нас сонными глазами, забрался с ногами в большое кресло возле окна и опять уснул. Честное слово, он нравился мне всё больше и больше!

— Спасибо, что пустили нас, — сказал парень. — А то я даже не мог применять аптечку. Сразу кто-то заинтересовался бы. Я ведь его облил вином и выдавал за пьяного.

Да, воняло от Бонифация сильно. И не только вином.

Парень торопливо достал овальную коробочку размером с ладонь и начал прикладывать её к запястью Бонифация, к голове, к другим частям его тела. Коробочка жужжала и попискивала.

А я обалдела.

Здешний мир вдруг показался мне очень и очень сложным. И когда парень сказал: «Ну, порядок. Пусть теперь спит», я взяла его за руку, увела подальше в нежилые комнаты и потребовала:

— А ну, рассказывайте! — Хотя и он, и раненый были одеты, как люди простого звания, «тыкать» ему у меня не получалось.

Парень хлопнул себя по лбу:

— Ах, идиот! Простите меня, но я переживал за Бонифация. Меня прислали к вам с письмами. И я забыл представиться. Меня зовут Крис Дюпон. — Говоря всё это, он вытащил нож, подпорол подкладку своей куртки и достал два конверта. Имени-адреса получателя и сведений об отправителе на них не было.

— Вот это письмо вам от господина Анри Шера. А это от господина виконта Питта его опекуну графу Стенли.

— Стенли? — переспросила я. — Но причём здесь я?

— Граф Стенли исчез два месяца назад. Виконта, когда он ехал в армию, даже не впустили в его замок, там объявился какой-то наследник. Я попытался подобраться к другу господина графа, капитану придворной гвардии Кастельмору, но обнаружил, что за ним шпионят. Может, вы придумаете, каким способом передать ему письмо от виконта?

— Подумаю, — ошарашено ответила я и стала читать письмо от ещё одного «своего сына», написанное чётким и крупным почерком.

«Здравствуй, дражайшая матушка! Если ты читаешь это письмо, то значит умница Дюпон проехал-таки через полстраны. Пишет тебе твой пасынок, помнишь его? До меня дошли слухи, что ты возвращаешься из заморских путешествий».

Так, приехали. Значит, Анри Шер — не родной сын Франсуазы Шер? Ох, боюсь, что это — взрослый дядя, который хорошо её знает (они на «ты») и быстро выведет меня — как говорит мама Сёмы — на чистую воду. Если приедет, конечно. Что же ещё пишет «пасынок»?

«Как видишь, я не пропал, а жив и здоров. Более того, я встретился с твоими братьями. Но если у одного из них, благодаря тебе, всё в порядке, то у второго папаша-граф куда-то сгинул уже два месяца назад. Кто-то играет роль рыжей мамы твоего братца, но, как ты понимаешь, это чепуха. Постарайся передать письмо братишки капитану Кастельмору или викарию Фоксу. Можешь рассчитывать на помощь леди Эджертон, она знает и Рея, и Августа. Не вздумай обращаться к герцогине Капри — она уже втянула Августа в неприятности. И последнее. Скоро в Аркадию приедет Симона Ашель и привезёт маленькую Керри Фэрфакс. Девочкой пусть займётся леди Эджертон, а о Симоне не беспокойся, у неё в Аркадии родные. Целую. Твой названный брат и пасынок Анри. P.S. Дюпон знает содержание письма в общих чертах».