Борис Акунин - Ореховый Будда [litres]

Назавтра — то же самое.

Он и встречных спрашивал: нет ли где вблизи обрыва, и чтоб под ним омут? Люди удивлялись: на что тебе? «Покреститься хочу из своей татарской веры в русскую, — объяснял им Симпей. — А магометанская вера цепучая, надо с обрыва в воду сигать». После такого объяснения все охотно советовали, и Учитель с ученицей шли, куда сказано, но на деда было не угодить. То ему невысоко, то неглубоко.

У одного мужика, везшего на базар продавать всякую льнину, Симпей зачем‑то купил два мешка и веревок.

Ката на всё это смотрела, предчувствуя нехорошее, но вопросы задавать скоро перестала — дед на них не отвечал.

На третий день посреди огромного-преогромного поля встретили пастуха с козами.

— Эк тя порато котышкат‑то, татарин, — удивился мужик небылице про крещение. — На кстины покличешь?

Ката выросла среди московских и говорила тоже по‑московски, но северный говор знала. Перевела дедушке:

— Ишь, говорит, как тебя, татарин, расщекотало‑то. На крестины позовешь?

— Позову, позову. Есть тут хороший обрыв или нет?

— А вона, по‑за островом, — показал мужик на темневшую вдали кромку леса. — Там Плесцы-озеро, на ём плесо, речка втекат. Береня высоки, под имя глыбко.

— «Остров» — это лес, за ним озеро Плесцы, в него впадает речка. Берега высокие, под ними глубоко.

— Ну пойдем, посмотрим, что за Плесцы такие, — сказал Симпей, поблагодарив пастуха.

Ладно, пошли к «острову».

Лес вывел к небольшому озеру, в которое действительно впадала речка. Берег Симпею понравился, он был плавно-обрывист, то есть обрыв поднимался постепенно: сначала в пару аршин, потом в сажень, дальше — выше.

Дед полез в воду — довольно крякнул. Прямо под отвесом озеро было глубокое, не достать дна.

— Здесь и полетаем, — объявил.

— Не страшно вниз смотреть? — спросил он, подведя Кату к кромке в самом низком месте.

— Смеешься? — удивилась ученица. — Тут высота меньше моего роста.

— Прыгай. Холодной воды ведь ты не боишься?

Она прыгнула, ушла с головой, вынырнула.

Уф, студено!

— Вылезай, — велел сверху Учитель. — Вот там ухватись за корягу и карабкайся.

Она снова поднялась к нему, по‑собачьи встряхиваясь.

Симпей взял ее за руку, отвел на несколько шагов, где берег поднимался чуть выше.

— Гляди вниз. Страшно?

Ката посмотрела — поежилась. Высота была с сажень.

— Ладно. Спустись немножко. А отсюда?

— Вроде ничего…

— Прыгай.

Опять вылезла.

— Встань на шажок повыше… Не боишься? Прыгай. Я пойду, поищу хороших жердей, а ты давай сама. Прыгай каждый раз на один шаг выше. И так до самого высокого места.

Он показал туда, где берег вздымался круче всего, сажени на три. Ката зажмурилась и не стала больше в ту сторону смотреть. Там, где она стояла сейчас, коли сравнивать, было нисколечко и нестрашно.

Так оно дальше и пошло.

Вынырнула, подплыла к месту, где из земли торчит коряга, вылезла, вскарабкалась, встала чуть выше — прыгнула.

И снова, и снова. Раз тридцать так сделала, а потом вдруг спохватилась — обрыв опять книзу пошел. Оказывается, самое высокое место она уже миновала, а испугаться забыла.

Дедушка сидел в сторонке. Сначала что‑то мастерил из деревяшек, потом просто смотрел.

— Ну как? — спросил.

— Нестрашно. А только какая тут высота? У Авенира из башни и то выше.

— Это только начало. Скоро ты у меня птицей полетишь. Это вот крылья.

Он поднял с земли деревянную раму, на которую с двух сторон были натянуты льняные мешки.

— Называется хитоваси , человек-орел. Продеваешь руки в лямки, разбегаешься, прыгаешь — и летишь.

Ката не поверила:

— Неужто? Просто разбежаться — и полетишь?

— Просто разбежаться — свалишься. Скорости мало. Надо разбежаться так, как одними только ногами не получится. Не хватит и копыт. Помнишь, я говорил тебе про искусство хаябасири — бега на ходулях? Смотри.

Он поднял с земли две толстые жердины — не сказать чтоб длинные, аршина в полтора каждая, с приступкой посередине. Прикрутил их к ногам, легко поднялся, сделавшись на две головы выше Каты.

— Подай‑ка крылья.

Просунул руки в петли. Распрямился.

Как чучело на огороде, подумала она и хихикнула.

А дедушка вдруг как‑то очень легко взял с места, понесся здоровенными скачками всё быстрее, быстрее — да прямо к обрыву, да оттолкнулся, да как взлетит! По воздуху, по‑над озером, по‑журавлиному! Ничего вроде и не делал, лишь легонько поводил своими мешковинными крылами вправо-влево — и парил, парил!

Ката завизжала от восторга, запрыгала на траве.

Чудо! Чудо!

Симпей же вытянулся будто бы ничком, лежа животом на пустоте. Чуть скосил раму, сделал широкий полукруг над водой, соскользнул обратно к берегу — туда, где тот был ниже, коснулся ходулями земли, пробежал с полсотни шагов. Остановился.

Ученица неслась к нему вприпрыжку, со всех ног.

— Я тоже хочу полетать! Дай попробовать!

— Сразу не выйдет, — сказал ей дед, снимая крылья, а затем отвязывая ходули. — Мы поживем здесь, близ сего Плесецкого озера, сколько понадобится. Прежде чем научиться летать, нужно научиться падать. С этого и начнем. Вон хорошее дерево. Пойдем туда.

Повел ее к старому кривому клену, нижние ветви которого были в сажени от земли.

— Лезь. Подсажу.

Раньше Ката и на столь малую высоту карабкаться побоялась бы, а сейчас нисколечко.

Дедушка смотрел снизу, задрав голову.

— Подымись выше… Еще выше. Теперь прыгай.

Она заколебалась. Глядеть вниз было уже нестрашно, но прыгнуть?

— Расшибусь…

— Расшибаются те, кто бьет собой землю. Она на это обижается, бьет ответно. А ты не бей собою землю, ты гладь. Тогда она тебя тоже не ударит. Стань кошкой, упругой и гибкой. Прыгнула — и покатилась.

— Ой, — сказала Ката. Зажмурилась и прыгнула.

Дедушка подхватил ее, упали вместе.

— Кошка глаз не закрывает. Лезь обратно. Падай на четыре лапы и катись.

Во второй раз Ката приземлилась уже сама, отшибла себе все «лапы», немножко поругалась с болью. Была снова отправлена на дерево.

— Дальше давай одна. Скучно смотреть, — зевнул Симпей. — На тебе ножик. После каждого прыжка царапай на коре черту. Вернусь — посчитаю.

Вернулся он только в сумерках. Ката, обессиленная, сидела, привалившись спиной к стволу, чтоб не видеть опостылевшего клена. Саднили намятые коленки и ободранные ладони.

Учитель посчитал царапины. Их было больше сотни.

— Покажи.

Она кошкой вскарабкалась, кошкой упала, по‑кошачьи же фыркнула — злилась на деда, что так долго не приходил.

— Ладно. Падать ты умеешь. Завтра поучимся бегать. А ныне пора спать. Я нашел для нас гожий дом.

Домом был старый мертвый дуб, стоявший на малом холме посреди голого поля. Когда‑то давно, много лет назад, дерево убило молнией. Сверху оно было черно-обугленное, внутри полое.