Бернард Корнуэлл - Меч Королей

— Две?

— Ради удовольствия. Может, он оскорбил их, — пожал он плечами. — А вторая — чтобы заставить говорить. Зачем еще оставлять ему язык?

— И кто тогда? — спросил я. — Скотты?

Эгиль снова посмотрел на искалеченное тело.

— Должно быть, он кого-то раздразнил, но скотты в последнее время ведут себя тихо. Не похоже, что это они. — Он пожал плечами. — Может, что-то личное? Разозлил другого рыбака?

— Других тел нет? — спросил я. В команде Гидены было шестеро мужчин и двое мальчишек. — И обломков нет?

— Пока только этот бедолага. Но остальные просто могут еще плавать.

Ну что тут еще сказать. Да и ничего не поделаешь. Если Гидену захватили не скотты, то либо пират-норвежец, либо фризский корабль воспользовались погодой начала лета, чтобы поживиться уловом Гидены – сельдью, треской и пикшей. Но кто бы это ни был, Гидена пропала. Я подозревал, что её команду усадили на гребные скамьи налетчика, а когда через два дня после того, как Эгиль привёз мне труп, на берег севернее Линдисфарены выбросило и саму Гидену, подозрение стало почти уверенностью. Лишённый мачт корпус едва держался на плаву, и волны выбросили его на песок. Трупов больше не было, только обломки, которые мы оставили на песке — их наверняка разобьют осенние шторма.

А через неделю после того, как на берег выбросило разбитую Гидену, пропала еще одна рыбацкая лодка. На этот раз в день столь безветренный и спокойный, какой способны создать только боги. Пропавший корабль назывался Свилви, Ласточка, ее кормчий, как и Хаггар, любил ставить сети далеко в море. Впервые я узнал, что Свилви пропала, когда в Беббанбург пришли три вдовы, ведомые беззубым деревенским священником, отцом Гэддом. Священник неуклюже поклонился.

— Там... — начал он.

— Что там? — спросил я, борясь с желанием передразнить беззубый присвист священника.

Отец Гэдд нервничал, что неудивительно. Я слышал, что он со слезами в голосе проповедовал, как плохо, что его деревней правит язычник, но всё его мужество испарилось, когда он встретился с этим язычником лицом к лицу.

— Болгар Харулдсон, господин. Он...

— Я знаю, кто такой Болгар, — перебил я.

Ещё один рыбак.

— Он видел два корабля на горизонте, господин. В тот день, когда пропала Свилви.

— У нас тут много кораблей проплывает, — ответил я, — торговых. Было бы странно не увидеть парочку.

— Болгар сказал, что сначала они шли на север, затем на юг.

Трусливый дурак не мог толком ничего объяснить, но в итоге я понял, что он пытался сказать. Свилви ушла в море, и Болгар, как человек опытный, заметил место, где она скрылась за горизонтом. Затем он заметил мачты двух кораблей, прошедших в сторону Свилви, а через некоторое время они повернули обратно. Свилви была за горизонтом, но, судя по тому, как таинственные корабли сначала шли на север, а потом на юг, они с ней встретились. Совсем не таким курсом обычно идут торговцы.

— Тебе следовало привести Болгара, — сказал я, дав трем вдовам серебро и священнику два пенни за то, что принес мне новости.

— Есть новости? — спросил меня Финан тем вечером.

Мы сидели на скамье у Беббанбургского пиршественного зала, смотрели на лунную дорожку в море за восточной стеной. Изнутри слышалось мужское пение и смех. То были мои воины — все, кроме десятка дозорных на высоких стенах. Слабый восточный ветер доносил запах моря. Стояла тихая ночь. С тех пор как мы пересекли холмы и разбили Скёлля в его высокой крепости год назад, в землях Беббанбурга царил мир.

После той жуткой битвы мы считали, что норвежцы разбиты и западная часть Нортумбрии покорена, но путники приносили вести, что до сих пор норвежские драккары пристают к нашим берегам, их воины ищут для себя землю, но никто из них не называет себя королем, как Скёлль, и не переходит холмы, не беспокоит пастбища Беббанбурга, что означало своего рода мир.

Константин — король Альбы, которую некоторые называют Шотландией, воевал с норвежцами из Страт Клоты, возглавляемыми королем по имени Оуайн. Оуайн тоже оставил нас в покое, и Константин хотел с нами мира, пока не победит норвежцев Оуайна. Мой отец называл это «шотландским миром»: скотты совершали постоянные и беспощадные набеги исключительно за коровами, а мы всегда наносили ответные удары по долинам скоттов, чтобы вернуть домашний скот. Мы крали ровно столько же, сколько и они, и было бы гораздо проще без набегов, но в мирные времена молодые люди должны учиться воевать.

— Новость в том, — сказал я Финану, — что у нас тут появились разбойники, — я кивнул в сторону моря, — и они разграбили два моих корабля.

— Всегда есть какие-нибудь разбойники.

— Мне это не нравится.

Мой лучший друг Финан в битве свиреп, как все ирландцы, и к тому же непревзойденный мечник.

— Почуял чужое дерьмо? — усмехнулся он.

Я кивнул. Временами понимание приходит непонятно откуда, из ощущений, из запаха, который невозможно уловить, из беспричинного страха. Боги защищают нас, посылают это странное обострение чувств, уверенность, что на безмятежном пастбище затаились убийцы.

— Почему они пытали Хаггара? — спросил я.

— Потому что он был злобной сволочью, конечно же.

— Да, — согласился я, — но тут что-то посерьезнее.

— И что ты намерен делать?

— Конечно, начну охоту.

— Что, заскучал? — рассмеялся Финан, но я промолчал, и он снова развеселился. — Ты заскучал, — с укором произнес он, — и ищешь повод, чтобы потешиться со Спирхафоком.

Он был прав. Мне хотелось вывести в море Спирхафок, а потому я отправлюсь на охоту.

Корабль был назван так в честь ястребов-перепелятников, что гнездятся в негустых лесах Беббанбурга, и как ястребы, был создан для охоты. Длинный корабль с низкими бортами и выступающим носом с резной головой ястреба. На его скамьях помещались сорок гребцов. Корабль построили из хорошего мерсийского дуба и ясеня двое братьев-фризов, которые, сбежав из своей страны, основали верфь на берегу Хамбра.

Прибив к ребрам по одиннадцать длинных досок с каждого борта, они построили корпус, затем установили мачту из гибкой нортумбрийской сосны, натянули канаты, поддерживающие мачту и рей, на котором гордо наполнялся парус. Гордо – потому что он нес мой знак, знак Беббанбурга, голову скалящегося волка. И волк, и ястреб – оба свирепые, оба охотники. Даже Эгиль Скаллагриммрсон, как и большинство норвежцев, презиравший и саксонские корабли, и саксов-моряков, нехотя одобрил Спирхафок.

— Хотя, конечно, — заметил он, — он не совсем саксонский, так ведь? Фризский.

Саксонский или нет, Спирхафок туманным летним утром выскользнул из узкого канала, ведущего из гавани Беббанбурга. Прошла уже неделя с тех пор, как я узнал о судьбе Свилви, неделя, как мои рыбаки не удалялись далеко от берега. По всему побережью, во всех бухтах поселился страх, а потому Спирхафок искал мщения. Прилив прибывал, стоял штиль, но мои гребцы дружно навалились на вёсла, и корабль шёл против ветра, оставляя за кормой расходящийся след. В безмолвии раздавался только скрип весел в уключинах, шелест воды за бортом, плеск мелких волн о прибрежную гальку и отчаянные крики чаек над величественной крепостью Беббанбурга.